Евгений Мартынов. Яблони в цвету

Четыре с половиной года спустя брат все же предложил Софии Ротару свою только что сочиненную песню «Белая сирень». Речь снова шла о «Песне года», и поэт Анатолий Поперечный очень хотел услышать свое «сиреневое детище» именно в таком — женском — исполнении. Авторы вдвоем встретились с народной артисткой Украины, продемонстрировали ей свой будущий «шлягер-86 и -87»... Но она холодно ответила:

— К сожалению, эта песня не для меня.

Не знаю, были у С. Ротару еще какие-нибудь причины для столь демонстративного отстранения от Мартынова или нет, но после смерти Евгения София Михайловна никак не объявилась (ни телефонным звонком, ни телеграммой) и не приняла участия ни в одной из телевизионно-концертных акций памяти брата. Несмотря на то, что я ей звонил каждый раз при подготовке концертов в Москве, Камышине и Донецке, ничем, кроме трех коротких предложений для буклета в память об ушедшем из жизни композиторе, продиктованных мне по телефону супругом певицы, мои инициативы не ознаменовались. Ну что же?.. Бог всем нам судья. А, к слову, на «концертах памяти», состоявшихся в мае 1992 года в столичном Театре эстрады, «Лебединую верность» исполнил Иосиф Кобзон, безуспешно попытавшийся было привлечь Ротару к этой акции.

Перед своим исполнением знаменитой песни артист сказал несколько нелицеприятных слов в адрес ее первой исполнительницы, достал из кармана текст-шпаргалку и, предупредив публику, что исполняет эту песню впервые, запел:

Над землей летели лебеди

Солнечным днем.

Было им светло и радостно

В небе вдвоем.

И земля казалась ласковой

Им в этот миг.

Вдруг по птицам кто-то выстрелил,

И вырвался крик!..

В видеофонде Клуба Евгения Мартынова есть съемка московского концерта памяти и выступления народного артиста СССР Иосифа Кобзона. Когда по щекам этого мужественного, отнюдь не сентиментального человека текли слезы, никому не вспомнились прошлые критические выпады в адрес двадцатисемилетнего композитора, якобы «культивировавшего надрывно-душещипательные мелодические обороты» в своем творчестве для достижения «слезливого» успеха у нетребовательной, низкокультурной публики. А ведь когда-то, в 1975 году, разоблачаемый властными старшими коллегами, в том числе А. Я. Эшпаем и Т. Н. Хренниковым, в «нежелании исправлять свои профессиональные недостатки», Евгений Мартынов умудрился-таки «пробить» худсовет на «Мелодии» и записал с Софией Ротару свою трогательную балладу о любви и верности.

После записи он грустно поделился со мной: — Соня, похоже, сильно больна... Такой слабой, как последний раз, я ее еще не видел. Она даже пела сидя... Но песню записала здорово — просто мурашки по коже!..

Как я уже говорил, 1975 год считаю началом 2-го творческого периода жизни брата, а год 1981 — его окончанием. И последняя песня этого этапа — «Заклятье» — не связана ни с мнимой семейной драмой, ни с грезившейся публике любовью Мартынова и Ротару, ни с творческо-дружеским разладом с Андреем Дементьевым — как это домысливалось почитателями творчества Евгения Мартынова, делившимися со мной своими соображениями и догадками. Дело обстояло гораздо прозаичней: стихи Назрула Ислама показал брату я, привезя из Донбасса некоторые из моих любимых поэтических сборников. Жене нравился мой романс на стихи Н. Ислама «Надежда», который, в частности, я представлял экзаменационной комиссии при поступлении в консерваторию. Позже, во время нашего разговора о песенных текстах и поэзии вообще, я поведал брату, что есть у этого поэта очень сильные стихи, но как их практически использовать в музыкальной форме, мне пока что не ясно. Женя поставил стихи на пюпитр рояля — и дальше это было уже делом техники и вдохновения. В данном случае он в каком-то смысле «отнял тему» у меня, но, разумеется, никаких претензий и возражений с моей стороны не было, хотя свои критические замечания, касающиеся чисто композиторской стороны дела, я никогда не скрывал.

Заканчивая тему о «Заклятье», добавлю, что после размолвки с Ротару брат позвонил Алле Пугачевой и в тот же вечер поехал к ней домой с клавиром. Песня певице понравилась, но она высказала свои соображения относительно формы в целом и компоновки текста, предложив переставить куплеты местами и несколько изменить музыкальную стилистику. Женя тогда приехал домой довольный, но не столько от творческого результата поездки, сколько от символического ужина у Пугачевой.

— Какой я у Аллы хлеб ел!.. — возгласил он, входя в дом. — Это просто сказка! Я такого никогда еще не пробовал.

— Что же это за хлеб? — поинтересовалась мама и все домочадцы.

— Не знаю. Черный какой-то. Вкусны-ы-ый! — качая головой, делился с нами полученным удовольствием вечно недоедающий артист.

— Женя, ты уже три месяца в рот хлеба не берешь, боишься поправиться! Конечно, тебе и черный хлеб покажется вкуснее пирога, — остудила сыновний пыл мама.

На следующий день, когда Жене принесли по четвертинке разных сортов хлеба, выяснили, что такое восхищение у брата вызвал обычный московский «бородинский» хлеб.

А Элла добавила по этому поводу:

— Он и чай так же хвалил в поезде: мол, такой вкусный чай! Почему, говорит, у нас дома такой невкусный, хоть и индийский? Потом выяснилось: дома он пьет чай без сахара, чтобы худеть, а в поезде попробовал вдруг с сахаром. Понятное дело, сладкие — и помои будут вкуснее горького индийского чая. Сидит на овощах и фруктах, все время голодный, а в гости куда-нибудь сходит, съест что-то человеческое — и целую неделю в себя не может прийти от кайфа!..

А что касается дальнейшей истории с Пугачевой и «Заклятьем» ... Женя на следующий день покрутил туда-сюда текст, попробовал по-пугачевски перестроить форму, попросил меня послушать и высказать свои соображения.

Я тогда брату сказал примерно следующее:

— Алла по-своему права, но ее вариант уходит еще дальше от поэтического оригинала, чем твой. Стихи изначально не предназначались для песни, и попытки урезать довольно объемную драматическую балладу-исповедь до четырех куплетов, да еще и произвольно переставленных, — это, наверное, то же, что пытаться сократить балет «Лебединое озеро» до одного «Танца маленьких лебедей». Данный драматический монолог — это выплеск энергии: стремительный, безудержный, отчаянный, возможно даже последний. Пугачева же предлагает не выплеск, а конкретное состояние, пребывание в отчаянии, но не движение в нем. Хотя, конечно, если ты ее правильно понял, а я — тебя. Не знаю, смотри сам... Но если идти по ее пути, нужно полностью отказаться от твоего замысла, изложенного в клавире. Отдай тогда весь текст и мелодическую строчку ей, и пусть она сделает все сама и по-своему. Но будет ли она этим заниматься? Если будет, то когда? Ты же ставишь на «Заклятье» в этом году, а не в 85-м или 90-м!..