Евгений Мартынов. Яблони в цвету

Открытые в себе недюжинные вокальные данные вдохновляли брата и на серьезные занятия вокалом. Он еще в институте брал неофициальные уроки пения у своих товарищей-вокалистов, студентов дирижерско-хорового факультета. Теперь же, имея профессиональную школу дыхания (она у вокалистов и духовиков по сути одинакова), распевшись на эстраде, получив официальный статус вокалиста, подтвержденный лауреатским дипломом, и, главное, принятый и поддержанный широкой слушательской аудиторией, — теперь Женя стал брать уроки у профессиональных московских педагогов, у известных певцов и даже у солистов Большого театра. Помнится, голос брата настолько окреп, что от его верхних «соль», «ля-бемоль», «ля», резонировали стекла в окнах и плафоны на люстре,а когда данные ноты брались в полный голос (forte), у меня даже уши закладывало.

Женя регулярно распевался, делал специальную гимнастику и физические упражнения для разогрева и тренировки дыхательно-голосового аппарата... Однако в ноябре 1973 года в работе этого — очень чувствительного и ранимого — аппарата произошел неожиданный для брата сбой: врачи диагностировали «переутомление голосовых связок с предузелковыми образованиями на них» (все вокалисты знают, чем сие чревато). Было предписано полное двухнедельное молчание и трехмесячное воздержание от пения. Женины вокальные наставники и до этой «осечки» убеждали своего неопытного юного коллегу пройти консерваторскую школу пения, чтобы стать настоящим оперным певцом (лирическим тенором) — ведь все способности к тому были налицо. А теперь они почти требовали бросить «эстрадную самодеятельность» — пока не поздно — и после выздоровления идти прямым ходом в консерваторию.

Озадаченный, брат приехал помолчать в Артемовск, а заодно подлечиться у очень хорошего местного ларинголога Д. Г. Соловья (который за полгода до того филигранно вырезал мои большие гланды, мучившие меня 16 лет). Но дома Женя дольше двух недель не задержался, полечился в Москве еще месяц и начал понемногу входить в форму под наблюдением лор-врача поликлиники Большого театра. Перспектива консерватории и исполнителя партии Ленского в «Евгении Онегине» брата, скажу откровенно, не очень привлекала, но выводы кое-какие он для себя сделал: не стал лезть в предельно верхнюю тесситуру и силой втискивать свой характерный баритональный тенор (или лирический баритон) в строго регламентированные академической школой диапазонные рамки, предъявляемые оперному певцу, перестал форсировать звук, облегчил его в нижнем регистре, не пел — как это бывало прежде — без распевки и на протяжении нескольких часов подряд, впредь не пытался подогнать тембр голоса и манеру исполнения под чужие — «звездные» — образцы, стал намного профессиональнее, требовательнее и бережнее относиться к своему вокалу. Как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.

К февралю 1974 года наш лауреат 3-й премии Всесоюзного конкурса вернулся, полный здоровья и энергии, в «концертный строй». По молодости, ему еще было в удовольствие кататься гастролером по необъятным просторам Родины, постоянно «скакать» через часовые пояса, запросто пересекать параллели и меридианы, почти каждый день просыпаться на новом месте, в новой гостинице.

Чтобы читатель мог явственнее ощутить тот режим деятельности, в котором творили артисты-филармонисты в 70-е годы, обнародую одно из коротких писем Евгения Мартынова (пространные письмена брат не писал).

1 февраля. (1974 г.)

Здравствуйте, дорогие мама, папа и Юрочка. У меня все хорошо; целый месяц мотался, продвигал песни и различные записи. Снялся в передаче «В добрый путь». Обязательно смотрите эту передачу — очень интересная. Она где-то будет идти в конце февраля (25 — 27 февраля). Там мои песни будут петься. Сейчас я пишу из Челябинска, у нас здесь пересадка по дороге на Читу.

План гастролей: Чита — 2 — 5 февр.,

Благовещенск — 7—10,

Южно-Сахалинск — 19—28,

Владивосток — 2—11 марта,

Улан-Удэ - 13-16,

Иркутск — 17—23,

Красноярск — 25—31.

Если будете писать мне, пишите на главпочтамт до востребования.

На этом краткое письмо кончаю. До свидания.

Целую Всех. Женя

Сейчас организовать и осуществить подобные концертные турне, в которых были бы задействованы 40 — 50 гастролеров (с инструментами, аппаратурой, сценической бутафорией, кофрами) никакому российскому учреждению не под силу. Да и нынешней эстрадной молодежи такой график работы ни за что не осилить, тем более на условиях оплаты по государственным концертным ставкам (впрочем, таковых теперь вообще не существует)... Но оставим пока что новые времена и снова перенесемся в песенные семидесятые.

В 1973 году поэт П. Леонидов эмигрировал в США, тем самым перечеркнув своим творениям дальнейшую жизнь в СССР (в годы «холодной войны» иначе быть не могло). Женя, помаявшись с песнями на его стихи и везде встречая «опущенный шлагбаум», был вынужден сделать новые подтекстовки под мелодии леонидовских песен. Мне очень нравилась тогда «свежеиспеченная» песня на стихи Леонидова «Когда был май», претендовавшая по всем признакам на шлягерную популярность. И музыкально, и поэтически она предвосхищала весеннюю, цветущую образность, которая пару лет спустя станет характерной для творчества Мартынова. Это ясно прочитывается в четырех строках припева той, ни разу не спетой на публике, но запомнившейся мне песни:

Когда был май, цвела хмельная, Цвела обманная сирень. И я сама не знаю, зачем влюбилась вдруг в тот майский день.

Впоследствии, после новой подтекстовки, сделанной Андреем Дементьевым и Давидом Усмановым, мелодия старого проекта зазвучала в песне «Твоя вина». Хорошо исполняли эту песню Аида Ведищева, София Ротару, Нина Бродская, Ирина Понаровская, — однако уход из «цветущей» поэтической сферы в узкопсихологическую несколько сковал мелодию (на мой взгляд и слух, разумеется) и в общем результате, возможно, сыграл «в минус».

Пришлось перетекстовывать даже те песни, которые были уже известны слушателям. Так, например, «Моя любовь» — из репертуара джазовой певицы Поли Чохели, — прозвучавшая в 1972 году по Центральному телевидению (первая мартыновская «телеэфирная ласточка»), стала песней «Я жду весну», войдя в репертуар Анны Герман, Валентины Толкуновой, эстонской джазовой певицы Хейди Тамме. А София Ротару, выпустив «Мою любовь» на своей дебютной долгоиграющей пластинке (тоже первая для брата «ласточка» — теперь граммофонная), включила в свой второй диск-гигант — «Я жду весну». Эта песня стала началом активного творческого содружества Мартынов—Дементьев, до этого бывшего, если можно так выразиться, пассивным и имевшего в своем арсенале помимо «Баллады о матери» лишь песню «А я без Волги просто не могу!», тоже написанную Женей на готовые стихи, но взятые им уже не из журнала (как «Баллада»), а из подаренного поэтом авторского сборника.