Варлен Стронгин - Любовь Полищук. Безумство храброй

Вот как понимал это ее сын: «Я много раз бывал за кулисами на спектаклях у мамы или на каких-то масштабных шоу, в которых она участвовала. И очень хорошо запомнил свои ощущения. После того как действо заканчивалось и зал, взрываясь, вопил: «Бра-а-а-а-во!!!» – у меня от этого мурашки бежали по коже, и пульсировала только одна мысль: «Я хочу также выкладываться на сцене до последнего, до разрыва аорты, а потом уходить, тяжело дыша и обливаясь потом, за кулисы. И чтобы все кругом восторженно говорили: «Молодец, ну ты вообще дал сегодня». Вот о чем я мечтал. И наверное, тяга к публичности была заложена на генетическом уровне, все-таки отец и мать актеры. И бывают в артистической карьере помимо непрестанного труда и психологической зависимости настоящие праздники души, и я не забуду, как мама выходила из театра радостная и воодушевленная, напевая, едва слышно, вроде только для себя, но весело пела: «Ах 'Эрмитаж'! Ах 'Эрмитаж'»!»

– Это ты отчего, мам?

– От жизни, сынок. Не стоит она на месте. Я вспомнила, как стала лауреатом Всесоюзного конкурса артистов эстрады. Первая премия. А за что? Я, конечно, придуривалась, играя грубую неграмотную проводницу поезда. Кривляюсь, сморкаюсь, вытирая нос воротником рубашки. А текст… Недавно вспомнила – жутко стало. Неужели я могла такое со сцены людям нести. А автор того текста до сих пор подобной халтурой пробавляется. Раньше более-менее скромничал, лишь глазами сверкал, выражал удовольствие собой и паузы делал длинные, намекая зрителям, что за ними какой-то особый смысл скрывается. Настолько тянул, что некоторые зрители начинали смеяться, веря ему. А теперь размордел и гордится собою, еще не сказав ни слова. А скажет – глаза отвинтит до максимума и, не дожидаясь реакции зрителей, задирает нос: «Ну как я сказал?! А?! А теперь я вам такое расскажу, такое…» И большей частью несет бред. Жалко его, остроумный был человек, но посчитал, что достиг всего, что можно, думать перестал и сейчас сам научился финансировать свой успех. Зал молчит, а он выбрасывает руку вверх, как победитель, и причмокивает, цокая языком, мол, смотрите, чего я выкинул. И говорить о нем не хочу. Не изменится он уже, а еще больше станет деградировать… Жаль…

Помню, как я в театре начинала… «Хармс! Чармс! Шардамс! Или школа клоунов». Стала клоунессой. Старалась как можно больше ролей отхватить. Со сцены не слезала. И радовалась, как дурочка. Я – артистка театра! Артистка театра! Я к тому времени подросла до метра семидесяти пяти, и Левитин подобрал мне партнеров, ростом намного ниже меня, и это добавляло комизм спектаклю. Я до того обрадовалась, что даже не прочитала самого Хармса. Хотя, по-моему, его книгу тогда еще не издали. Ходила в рукописях. Много заумного, мне не понятного. Но я верила режиссеру и читала, и играла. Одна «Елизавета Бом» чего стоила. А чего – я врубиться не могла. Или «Полет в небеса матери»: «На одной ноге скакала и плясала я кругом бессердечного ракиля, но в объятиях с врагом…» Или «Хорошая песенка про Фефиолю»: «Хоть ростом ты и не высока, зато изящна как осока». Припев: «Эх рямонт, рямонт, рямонт! Первококин и Кинеб!» Твой лик бровями оторочен. Но ты для нас казиста очень. Припев: «Эх, рямонт, рямонт, рямонт! Первакокин и Кинеб!» Может, у зрителей возникали свои, мне непонятные ассоциации с их жизнью. Некоторые смеялись. Или ржали, считая, что я несу чушь. Ведь над чушью тоже смеются. Тем более если она встречается в жизни. Режиссеру виднее. Я ему благодарна, что он выпустил меня на сцену. Я постепенно приживалась к ней, а сейчас меня со сцены тягачом не вытащишь. Сроднилась я с нею. Но не так, как раньше. Раньше физически, а теперь и духовно.

«Квартет для Лауры», «Зойкина квартира», даже «Безразмерное танго». Ведь я с него начинала. Скажи, сынок, ведь если бы не театр, меня не пригласили бы в кино, на съемки «Эзопа». Я когда была на просмотре, увидела себя на экране, даже глазам своим не верила. Табакова – вижу, Калягина – вижу, Гафта – вижу, а себя – не признаю. Красивая женщина. Говорит с чувством. Но вроде не я. В конце концов сама с собою согласилась – я это. Значит, доросла до этой роли. Жизнь движется, сынок. И у тебя будет роль – самая главная в жизни. Ради которой стоит жить. Но и другие не помешают, если яркие и значительные. Вот меня многие запомнили по эпизоду в «Моей морячке», хотя рядом, мою подругу, играла не кто-нибудь, а сама Гурченко. Живая легенда кино. А один режиссер… Очень известный… пригласил сниматься. Я без раздумий согласилась. Но смотрю, режиссер при встрече со мною смущается. Честный человек. Прямо сказал: «Я тебя взял, Люба, чтобы заработать деньги. А фильм выйдет дерьмовый». Не обманул. Я, снимаясь, и дерьма наелась, и деньги хорошие заработала. Без компромисса в искусстве жить трудно. Ты знаешь, моя любимая актриса – Раневская. Многие ее знают по «Подкидышу». А главная ее роль в фильме «Мечта» Михаила Роома. Как ему удалось пробить этот фильм, да еще во время войны – один Бог знает. Но пробил. И Раневская там сыграла бесподобно. Старую мать, собирающую гроши на осуществление проекта сына-архитектора. А проект провалился. И сын деньги прогулял. Она переживала, не один день, поседела, до корней волос, устроила сыну истерику. Но не оттолкнула от себя. Потому что он – сын. Этот фильм не стыдно будет показывать и через сто лет. Тема всем понятная и близкая. Из тех, что вечно живут в любой стране. И ты, Алеша, жди, жди своего фильма.

– А ты, мама, сколько лет уже ждешь? Ведь время бежит, как ты говоришь. Или я не прав?

– Прав, сынок. Многие считают, и я в том числе, что лучшая роль еще впереди. А так ли это? Моя лучшая подруга, которой я очень доверяю, утверждает, что свою лучшую роль, из вечных, я уже сыграла.

– В «Интердевочке»? В «Зойкиной квартире»? В «Квартете для Лауры»?

– Не угадаешь, сынок. «Зойкину квартиру» играли в десятках театров. И, не сомневаюсь, что там были Зойки не хуже меня, а может, и лучше. И Лаур во всем мире не сочтешь. А вот героиня фильма «Любовь с привилегиями» я одна. И другой может не быть и в другой стране.

– Как называется картина?

– «Любовь с привилегиями».

– Не слышал.

– Сначала называлась «Городские подробности».

– А кто авторы сценария?

– Брагинский и Черных. Отличные авторы и режиссер – Владимир Кучинский.

– И ты играешь главную роль?

– Вместе с Вячеславом Тихоновым.

– Со Штирлицем? А он другие роли играть может? Похлеще Штирлица?

– Может. И еще как. Сыграл гениально, поверь мне, сынок. «Семнадцать мгновений» сняты по заказу. И там много натяжек. С моей точки зрения. Кстати, моя подружка со мною согласна.

– Что ты, мама, Штирлиц – общепризнанный герой. Любимый в народе.

– Все так, сынок. Но если серьезно подумать, мог ли наш разведчик пробиться на такой высокий пост в фашистской Германии. В «Литературной газете», в юмористическом «Клубе 12 стульев» вышла очень смешная пародия на этот фильм. Там в правительстве Абвера все наши – и Геринг, и Гиммлер, и Геринг… Враг и фашист только один – Гитлер. Смешные ситуации возникают. Очень смешные. А судя по реалиям нашей жизни, Штирлица должны были убить.