Федор Раззаков - Звездные трагедии

– Готовьтесь к заключительным операциям. Все идет нормально, все спокойно.

– «Заря», я «Рубин». Вас понял. На 17-м автоматический спуск с ионной ориентацией…

– «Рубин», все команды к вам на борт прошли нормально.

– Понял.

– Ждем тебя на Земле, дорогой. «Кедр» (это был позывной Юрия Гагарина, который включился в разговор. – Ф. Р.).

– До встречи!

– Даем сверку времени.

– Поправка по времени минус одна секунда.

– Отлично. Тебе повезло с часами. Хорошие поставили. Не забудь как следует поплотнее привязаться-пристегнуться перед входом в плотные…

– Из оборудования научного я только хронограф взял…

– На память его привезешь… Тут товарищи передают тебе горячий-горячий привет, самые добрые пожелания мягкой, хорошей посадки.

– Большое спасибо. Осталось до встречи немного, скоро увидимся. Желаю вам успехов во всем…»

Между тем на 17-м витке правильно сориентировать корабль не получается и дается отбой спуска. А подготовить спуск на 18-м витке «земля» не успевает. У Комарова остается последний шанс – ориентировать корабль вручную. Стоит отметить, что на такой вариант космонавта даже не тренировали.

18-й виток

– Я «Заря-10». Даю данные ручного спуска. Виток 19-й. Баллистический. Не спеши. Уточняй ориентацию потихоньку. Все должно быть нормально.

– Я все прекрасно понял. Знаю, как быть. Все будет нормально. Я «Рубин», не слышу вас…

– «Рубин», я «Заря». Здесь повреждения в наземном канале связи… (в разговор включился Главный конструктор Василий Мишин, позывной которого «Двадцатый». – Ф. Р.).

– «Двадцатый», вас прекрасно понял. Я не беспокоюсь, не волнуюсь. Буду работать согласно программе…

– «Рубин», как самочувствие, как настроение?

– Самочувствие отличное. Настроение хорошее. Система жизнеобеспечения работала прекрасно.

– Очень рад. Мы все уверены, что у вас все будет хорошо. Работайте спокойно. При спуске попробуйте вести репортаж. Может быть, тут будет что-то слышно.

– Я «Рубин». Через минуту включаю ориентацию.

– Понял. Связь с вами кончаем, не будем мешать вашей работе. Давай, работай…

– Я беспокоюсь, хватит ли времени на ориентацию…

19-й виток

– «Рубин», я «Заря-10». Вызываю на связь…

– Двигатель работал 146 секунд. Нормально все идет. Все идет нормально! Корабль был сориентирован правильно. Нахожусь в среднем кресле. Привязался ремнями.

– Как самочувствие?

– Самочувствие отличное. Все в порядке.

– Вот тут товарищи рекомендуют дышать глубже. Ждем на приземлении…

– Спасибо. Передайте всем. Произошло раз… (имелось в виду разделение отсеков корабля. – Ф. Р.).

– «Рубин», я «Заря». Мы вас не слышим. Как слышите нас? Прием… Прием… Прием…»

Далее послушаем воспоминания врача группы поиска Олега Бычкова:

«Мы должны были обслуживать приземление Владимира Комарова. В 4 утра 24 апреля приехали на аэродром к вертолету. Глядим – рядом еще один вертолет, специально оборудованный для срочной хирургической помощи.

Тогда я рассказал свой сон в ночь перед встречей космонавта Вите Артамошину, нашему второму врачу. А приснилось мне следующее: прилетает корабль, мы открываем люк – Комаров мертв. Лежит коричневый, словно жареный… Вот такой сон.

Между тем горящий корабль мы увидели с воздуха – он был на ровном зеленом поле. Выскочили, побежали. Гасили все, кто мог. Лопатами, огнетушителями. Пламя было огромное – даже металл вытекал.

Мы прибыли спустя 15 минут после его посадки. В отдалении – местные люди и парашютисты. Мы с Витей подбежали первыми. Но из-за высокой температуры не смогли подойти близко. Рассмотрели только – люк закрыт. Все. Значит, он внутри…

Быстро потушили корабль. Прилетел Николай Петрович Каманин (в 1966–1972 годах он руководил подготовкой космонавтов. – Ф. Р.). Я ему доложил о случившемся. Н. П. все спрашивал: здесь ли Комаров? Дело в том, что к Н. П. каким-то путем пришло известие, что Комаров приземлился живой и невредимый в другом районе. Сообщили, как будто один из поисковых самолетов видит (в другом месте!), как спускается аппарат. Н. П. все порывался слетать туда, хотя здравый смысл говорил, что это вещь невозможная.

Мы действовали тогда в каком-то отупении. Знали, что космонавт погиб. И я доложил об этом Каманину. Но Каманин все равно улетел.

Мы с Витей вынули Комарова из потушенного корабля. Космонавт обгорел и высох от жара. Глаза вытекли. Правый наушник сполз от удара на правую глазницу, закрывал ее. Руки и ноги были перебиты. Костюм сгорел почти весь. Совсем разбит череп. Когда приподнимали тело, почувствовали, что и позвоночник перебит, словно резиновый. Останки перенесли в инструментальный ящик поджидавшего вертолета… Мы решили, что он погиб от удара о землю. Приблизительно метров тридцать в секунду он падал. Может, чуть больше. Вошел в грунт корабль неглубоко, сантиметров на пятнадцать…»

Похоронили В. Комарова на Красной площади в Кремлевской стене.

Не прошло и года после этой трагедии, как страна потеряла космонавта № 1 Юрия Гагарина. Правда, он погиб не в космосе, поскольку власти запретили ему такие полеты, опасаясь за его жизнь, а во время испытательного полета на учебно-тренировочном истребителе «МиГ-15». На календаре было 27 марта 1968 года.

Рассказывает А. Митрошенков: «27 марта Гагарин проснулся рано. 6 часов 10 минут. Встал, подошел к окну. Минуту смотрел на городок, серо-дымчатый, в пепельных разводах. Услышав шаги, торопливо лег в кровать, закрыл глаза. В комнату осторожно вошла Лена (старшая дочь космонавта. – Ф. Р.):

– Я знаю, что ты не спишь, папа.

Юрий Алексеевич засмеялся. (Стоит отметить, что жена Гагарина Валентина с 1 марта находилась в больнице. – Ф. Р.).

В 7 часов 40 минут он вышел на лестничную площадку, подошел к лифту, посмотрел вверх на движущуюся кабину, крикнул: «Остановите, пожалуйста, на шестом!» Просьба Гагарина была уважена. В лифте был подполковник Георгий Добровольский. Они вместе вышли из дома. «Фу ты, черт! Забыл, кажется, пропуск на аэродром» (Чкаловский. – Ф. Р.), – признался Гагарин, ощупывая карманы. «Ну и что? Вы же едете вместе со всеми. Вас все знают, пропустят». – «Да знают, но как-то неудобно. Порядок есть порядок». Гагарин продолжал идти, раздумывая, как поступить. «Нет! Вернусь за пропуском, – твердо заявил он. – Ты иди…» Уже кто-то потом скажет, что это плохая примета, что нельзя было возвращаться…

Время необратимо. В тот день оно стремилось к роковой черте… Автобус остановился у штаба. Юрий Алексеевич направился в раздевалку. В гардеробной облачился в летный костюм, подошел к врачу Игорю Чекирде. «Как себя чувствуете? Как спали, Юрий Алексеевич?» – «Самочувствие отличное, спал как убитый, почти девять часов». Кто-то из космонавтов, проходивших также предполетные обследования, спросил: «Как пульс, Юрий Алексеевич?» Незамедлительно последовал ответ: «Как у молодого». Врач не обнаружил никаких отклонений, допустил Юрия Алексеевича к полетам, пожелал мягкой посадки…