Array Array - Шашки наголо! Воспоминание кавалериста

В бою с одним таким гарнизоном меня чуть не похоронили во второй раз, на этот раз немецкие артиллеристы.

Наш головной отряд, пройдя песчаные дюны с мелколесьем, вышел на довольно гладкую равнину, которая простиралась до деревни. Дозоры доложили, что деревня занята противником, которые окопался на ее окраине. Спешившийся головной отряд короткими перебежками пошел в атаку на деревню, но был остановлен плотным пулеметным огнем. Наступление не имело успеха и с прибытием второго эскадрона полка. Конники залегли и стали окапываться.

Мне была поставлена задача выдвинуться с орудием на передний край и подавить немецкие пулеметы. На выбор огневой позиции времени не было, да и подходящего места на открытой равнине нельзя было отыскать: впереди, за небольшим оврагом, было чистое поле, освещенное солнцем со стороны противника. Ничего не оставалось делать, как установить орудие у одиноко стоящего дерева. Засечь пулеметы противника не составляло труда — они били по очереди, не давая поднять головы нашим бойцам.

Указав цели командиру орудия, гвардии сержанту Паланевичу, я приказал выкатить орудие на намеченную огневую позицию и уничтожить пулеметы. Расчет, обученный постоянными тренировками в тылу в перерывах между боями, умело выкатил орудие на огневую позицию, прикрываясь щитком, и привел орудие в положение «к бою». В считаные секунды орудие открыло огонь. Первым же снарядом накрыли один пулемет, но второй сосредоточил весь огонь на нашей сорокапятке. Пули застучали по орудийному щиту, как горох. С большим трудом мы подавили и второй пулемет, но тут открыла огонь немецкая артиллерия. Снаряды стали рваться совсем рядом с орудием — стреляли немцы хорошо. Я понял, что если мы все останемся у орудия, то все тут и погибнем, и приказал расчету покинуть орудие и укрыться в овраге. Менять огневую позицию под огнем, на виду у немцев, было невозможно. У орудия остались я и наводчик. Мы стали лихорадочно окапываться — наводчик слева от орудия, я справа. Грунт был легкий, после двух штыков пошел песок. Огонь немецкой батареи по орудию усиливался. После каждого разрыва мы высовывались из окопчиков и спрашивали друг друга: «Живой?» От близких разрывов мой окопчик осыпался, песок ручьями осыпался на дно… Вдруг сильный взрыв потряс воздух, оглушил меня, сверху свалилось что–то тяжелое, и я потерял сознание.

Пришел в себя я от тряски и ударов по спине это мои бойцы тащили меня в овраг на плащ–палатке. Наша сорокапятка была разбита прямым попаданием, а меня завалило в окопе и сверху придавило упавшим деревом. Высунувшийся из своего окопа наводчик увидел, что моего окопа больше нет, сразу же выскочил на огневую позицию и начал меня откапывать. Расчет, наблюдавший за расстрелом нашего орудия из оврага, тоже поспешил на помощь. Согнувшись в три погибели, они оттащили меня на плащ–палатке в безопасное место. К счастью, огонь немцев стал ослабевать, так как в тыл и фланг к ним зашли основные силы полка.

Вскочив на ноги, я был потрясен наступившей вокруг тишиной. Только по открывающимся ртам бойцов, которые обступили меня, и по разрывам снарядов в отдалении, я понял, что бой все еще идет. Это я оглох от близкого разрыва, и все вокруг для меня было как в немом кино. Несмотря на контузию, я отдал приказ забрать наше разбитое орудие с огневой и отправить в тыл полка для замены на новое. Деревню освободили обходным маневром. Нашему полку была дана передышка, и мы последовали вперед во втором эшелоне дивизии.

Слух стал постепенно возвращаться, и я отказался от госпитализации. Через три дня я уже слышал по–прежнему, и к этому времени нам доставили новенькую сорокапятку. Мой взвод был готов к продолжению боев в полном составе.

Через некоторое время наш полк опять пошел в авангарде, а орудие Петренко из моего взвода было опять придано головной походной заставе (ГПЗ). Я присоединился к расчету Петренко. Вперед полк и дивизия двинулись в сумерках.

Наша ГПЗ в составе сабельного взвода, пулеметной тачанки и сорокапятки Петренко с боевой бричкой неслышно продвигалась вперед в темноте леса. Впереди и с флангов на расстоянии голосовой связи двигались парные конные дозоры.

Мы шли первыми, и встречи с немцами можно было ожидать в любую минуту. Но после долгих ночных маршей и непрерывных дневных боев нам всем было сложно бороться со сном и быть начеку. Ночь была тихая, теплая и безлунная. Плавное покачивание в седле убаюкивало всадников, притупляло бдительность.

Я был с орудием гвардии сержанта Петренко. Петренко был ветераном многих сражений. На такого опытного и хорошего командира орудия я мог положиться. Орудийный расчет из нового, полтавского, пополнения уже успел поучаствовать в боях. Так что мне, как командиру взвода ПТО, вроде бы можно было и расслабиться.

Оговорив с начальником ГПЗ порядок следования орудия, я удобно расположился на передке боевой брички рядом с ездовым Ведерниковым. Монотонное движение брички меня сморило. Наша маленькая колонна продвигалась вперед шагом, в тишине еле слышно поскрипывала бричка, всадники двигались беззвучно …

Колонна остановилась. Впереди послышалась немецкая речь. Спросонок я подумал, что наши взяли пленного, и наш лейтенант, начальник ГПЗ, пытается завязать с ним разговор. С чего это я такое подумал? Еще несколько секунд … и на нас в упор обрушился шквал пулеметного и автоматного огня! В темноте не было видно ни противника, ни наших бойцов, только огненные стрелы трассеров снопом проносились вдоль шоссе. Этот огневой налет был настолько плотным и неожиданным, что наши бойцы в первые секунды растерялись. Тут уж было не до сна!!!

Кони встали на дыбы, грозя опрокинуть бричку со снарядами. В считаные секунды мы с ездовым убрали бричку с дороги, заставив коней перемахнуть через достаточно широкий кювет. Мы спасли от огня наших драгоценных коней (кони орудийной упряжки, особенно коренные, обладали редкими для коней качествами: они были достаточно сильными, чтобы перевозить тяжелое орудие по бездорожью, и достаточно выносливыми при стремительных передвижениях в составе эскадрона).

В коротких вспышках пулеметного огня я разглядел на дороге силуэт нашей сорокапятки. От крутого разворота орудие само отцепилось от передка и смотрело в сторону противника. Стараясь перекричать пулеметную трескотню, я выкрикнул:

— Расчет, к орудию! К бою!

Вместе с подоспевшим Петренко мы вдвоем подбежали у орудию, укрывшись за щитком, рывком развели станины орудия и привели орудие в боевое положение.

— Осколочным! — продолжил командовать я.

— Осколочных нет, они все на бричке, тут только бронебойные!

— Давай бронебойным! Заряжай! Огонь! Выстрел!