Array Array - Прошлое с нами (Книга вторая)

Для солдата сама собой разумеется та истина, что обслуживание оружия, стрельба и все в совокупности, что делает на позициях и наблюдательных пунктах артиллерист или пехотинец в траншее, не имеет ничего общего с производственной деятельностью людей. Солдат повинуется присяге, иными словами, делает дело, которое требует полного подчинения личности понятию долга, он действует в условиях, лишенных какой-либо меры и ритма. Состояние покоя внезапно сменяется колоссальным напряжением. Прилив духа возносит его в заоблачную высь, в одно мгновение он испытывает столько, сколько иные люди за всю свою жизнь.

Особый характер сохраняют отношения к службе, к товарищам и старшим. Все несет на себе печать общности, которая сближает людей перед лицом смерти.

Каждый день — испытания, но воин не получал возмещения ресурсов — физических и духовных — сообразно с тем, как их расходовал. И в то же время требования повышались на унылом, безрадостном фоне.

Когда орудийный номер занимал свое место, в поисках опоры он обращался к собственному самосознанию. Те, кто обладал силой духа, никогда не расставались с надеждой на лучшее будущее и в этом находили поддержку.

Вот почему обязанности орудийных номеров, невесть какие сложные, в атмосфере тех дней ложились жерновным камнем на плечи. Но в большинстве своем они добросовестно делали свое дело, отодвинув прочь все личное. В моей душе и — я уверен — у всех, кто участвовал в боях тех дней, никогда не изгладится чувство признательности к нашим товарищам, начальникам и подчиненным. Они проявляли величайшую выдержку и терпение — качества, всегда свойственные русскому воину, они жертвовали жизнью во имя правого дела.

«Что ж... обыкновенные люди, — скажут читатели, — подчинялись требованиям времени и выполняли то, что приказано... поется же в песне... «когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой».

Нет... это лживая песня. В природе обыкновенных людей вообще не существует. Каждый живет своими чувствами, мыслями, своей судьбой. В особенности — на поле боя.

Воин нес службу, отдавал все свои силы общему делу. В такой же мере, как дисциплина, орудийных номеров 6-й батареи связывало сознание того, что они шли стопами отцов, сохраняя солдатскую верность слову присяги. Они пели их песни, шагали в ритме их маршей, говорили их речью и превыше всего на свете чтили их идеалы.

Воины 6-й батареи считали себя преемниками того мира, который существовал тысячу лет и был обновлен преобразующим дыханием революции, трудом и кровью предшествующих поколений, и не желали быть никем иным.

Воины 6-й батареи не позволяли себе упреждающих жестов и не выказывали намерений относить себя к сонму героев. Героизм — явление, свойственное войне. Герой-топограф был одним из их числа. Они знали о его подвиге и знали, что далеко не каждый несет в груди его бестрепетное сердце — сердце человека, который отдал жизнь, повинуясь зову чистой солдатской совести.

Воины тех дней совершали великие подвиги, они закрыли грудью не амбразуры, но всю ширь земную и гибли в безвестии во имя грядущих побед.

В темноте пылают машины. Тянет гарью. Чьи-то орудия ведут огонь. Со всех сторон полыхают зарева.

Варавин закончил осмотр позиции и направлялся на НП. Я провожал его, когда вернулся лейтенант Смольков. Вести малоутешительные. В районе Сергеевки, села, лежавшего в 12–15 километрах, автомобиль Смолькова обстреляли немецкие бронетранспортеры. Спасаясь от преследования, Смольков неожиданно попал на КП полка. Из должностных лиц нашел только лейтенанта Кобца. Сведений о пехоте тот не имел. Командир полка, начальник штаба и другие командиры находились в боевых порядках подразделений. Лейтенант Кобец сказал, что батареи 3-го дивизиона вели огонь по немецким колоннам в районе Гнилицы, урочище Селецкие Левады.

В десяти километрах северо-западнее Яблоновки Смольков встретил отдельные группы нашей пехоты разных частей и ни одного пехотинца из 134-й стрелковой дивизии. Смольков заехал в штаб дивизиона. Старший лейтенант Юшко подтвердил задачу 6-й батарее и приказал передать: вести разведку в радиусе 7–8 километров. Штабу дивизиона известно о замечаниях, сделанных капитаном Рахнием.

Варавин отправил Смолькова обратно, он обязан найти подразделения 134-й СД.

— Где пехота? — спрашивал Варавин. — Мы остаемся островитянами, отрезанными наводнением от прочей суши.

В 24.00 старший лейтенант Юшко объявил отбой. Двигаться дальше на села Белошапки и Бубновщина. Завтра к 10.00 прибыть в Линовицу. У железнодорожного переезда получить новую задачу.

По обочинам дороги — остовы машин. Те, что подожжены днем, светятся в темноте красными пятнами. Бредут толпами люди. Направление — на юг.

На переезде остановка. У всех на языке зловещее слово «окружение». Кто произнес его первым? В поле на северной стороне железнодорожной насыпи толпятся люди. «Окружение...», «окружение».

17-е сентября. Рассвет. Со всех сторон тянет дымом и вонью горящей резины и металла. Вдоль дороги полоса шириной в полкилометра сплошь уставлена брошенными машинами.

Люди орудийных расчетов сидят в полудреме на станинах, иные слоняются от орудия к орудию. Меня поражает перемена в поведении. Когда это произошло? Уже нет нужды ни уговаривать, ни спешивать. Никто не спал, ни на ходу, ни на остановке.

Под насыпью — полураскиданная куча шпал. Капитан Значенко вызвал командира батареи, замполита, кажется, там находятся старший лейтенант Рева, Юшко, Устимович, Миронов.

Варавина нет и нет. Что делать? Я жду уже полчаса. Тягачи расходуют топливо неравномерно. Нужно заправлять либо перераспределить остатки того, что имеется в баках.

Подошел Васильев, молча опустился на гусеницу. Следом — Орлов и другие командиры орудий. По какому поводу?

— Товарищ лейтенант... разрешите доложить, солярка в баке кончается, — Орлов умолк, явно не закончив фразу. Подождем командира батареи.

— Товарищ лейтенант... люди спрашивают... обстановку... не понятно, — начал командир 4-го орудия, — и опять... сколько обещали... снаряды... а теперь и не вспоминает никто... Что же будет?

— Снаряды доставляют артснабженцы, товарищ сержант, а сведения о противнике, — Васильев задумался, — это обязанность штаба... получим разведсводку, я скажу...

— ...трое суток не евши, — продолжал командир орудия, — что с кухней?

— Кто знает? — Васильев сослался на бомбежки. — Придет командир батареи... выясню...

— Товарищ лейтенант... оно, конечно, не до еды... не поймешь, что творится, — снова Орлов, — да ведь от голода живот подводит...

— Едут ж едут, — снова командир 4-го орудия, — а куда?

— Товарищ лейтенант, — заговорил молчавший Дорошенко, — болтают, что немцы зашли в тыл... перерезали все дороги, — выдержка сержанта, по-видимому, объяснялась опытом службы в 92-м ОАД.