Лив Нансен-Хейер - Книга об отце (Ева и Фритьоф)

«Подумать только, как преувеличены все рассказы о страшных морозах»,— писал Нансен. Сам он, по его словам, потел, «как ло­шадь». Надо сказать, что одет он был весьма тепло: длинные шер­стяные кальсоны, толстые носки и лопарские сапоги, штаны до колен, сверху — шерстяная рубашка, куртка из тюленьей шкуры и меховая куртка на гагачьем пуху. Когда температура падала ниже минус 50°, мерзли только колени и живот, да и то если забывали надеть специальную ветрозащитную одежду.

На корабле шили, ковали, чинили. Были даже созданы настоя­щие мастерские по изготовлению деревянной обуви, гвоздей, пере­плетная мастерская и фотоателье. Фирма «Амундсен и Нансен» начала печатать даже ноты. От частого употребления и сырости нотная бумага сильно пострадала, поэтому, к всеобщему огорче­нию, любители музыки остались без нот. Нансену удалось выгра­вировать ноты на цинковом листе.

Медведи долго их не беспокоили, но как-то пришли сразу чет­веро. За ними бросились в погоню, но подойти на выстрел не удалось.

«Неужели нас покинула удача? Я ведь так кичился, что ни один медведь, за которым мы гнались, не уходил от нас, а тут...»

Однажды пришли сразу две медведицы с медвежатами. Это на­вело Нансена на размышления. В конце зимы у медведей конча­ется спячка, а отсюда было добрых 65 миль до ближайшей земли.

Другим замечательным явлением были аномально теплые воды, обнаруженные Нансеном на больших глубинах. Температура воды в Восточно-Гренландском течении не поднималась выше 0° С (среднегодовая температура), чаще же была ниже (даже на 70° с. ш.), а здесь, севернее 80° с. ш., начиная с глубины 160 мет­ров и до самого дна температура воды не опускалась ниже ми­нус 1°. Такие воды не могли поступать из Ледовитого океана. Либо их приносят сибирские реки, либо до этих широт доходит Гольфстрим. Последнее казалось наиболее вероятным, так как пресная речная вода имеет слишком малую плотность, чтобы опускаться на такие глубины. Так что скорее всего до этих широт доходят воды Гольфстрима.

С апреля дрейф «Фрама» ускорился. Удивительно то, что если северный ветер отнес судно к югу на 3 минуты, то слабый южный ветер за сутки продвинул их к северу на 9 минут!

«Все это вполне согласуется с моими собственными первона­чальными предположениями и подтверждает теорию, которая легла в основу плана экспедиции».

17 мая [83], конечно, отпраздновали торжественно. Все члены команды прикололи банты, окрашенные в цвета национального флага [84]. На мачте утром взвился норвежский флаг, а в 11 часов все вышли на лед, даже собаки участвовали в демонстрации. Во главе процессии шел начальник экспедиции с норвежским флагом, за ним Свердруп нес шестиметровый шест с плакатом, где на красном фоне сверкало слово «Фрам». Зрелище было великолепным. За ними на собачьей упряжке ехал «оркестр» — Юхансен с аккор­деоном, кучером был Могстад. Дальше шествовали штурман с ружьем и гарпуном, Педер Хендриксен с большим гарпуном, Амундсен и Нурдаль несли красное знамя. Затем шел врач, кото­рый нес огромный шест с воинственным плакатом «За нормаль­ный рабочий день». Плакатом была шерстяная рубаха с нашитыми на ней буквами «НРД». Замыкал шествие метеоролог, он нес черный жестяной щит. Величественная процессия дважды обогнула «Фрам», а затем, когда дошли до «Большого бугра», прозвучало троекратное «ура» в честь «Фрама». Раскатистый салют из шести залпов был настолько громким, что собаки со страху попрятались за торосы, где и скрывались несколько часов. «Мы же спустились в уютные каюты, празднично убранные флагами, и приступили к великолепной трапезе».

Из дневника за весну и лето 1894 года можно увидеть, что Нан­сена постоянно снедало беспокойство. То он занимался фотогра­фией, то, когда это надоедало, рисовал: Обязательные научные на­блюдения он делал скорее из чувства долга, чем по желанию, а чаще предавался размышлениям о жизни, о самом себе и мир­ской суете.

«Ох, эти вечные поиски и перескакивания с одного занятия на другое! Ведь это — несчастье моей жизни, ничего-то цельного у меня не получается. Хоть бы что-нибудь произошло!» Но ничего не случалось. Нансен вспоминал свое детство и юношеские годы. В то времяон мечтал весь мир перевернуть. Это он-то, которому даже собственную жизнь не под силу направить по твердому пути! Перед его взором вставали корифеи науки — естествоиспытатели, и он спрашивал себя, хочет ли он стать таким, как они. «Ни один в моих глазах не заслуживал снисхождения, даже Дарвин, Ньютон и те с трудом выдерживали мой суд».

В бергенские годы ему впервые удалось сосредоточить все свои силы и обрести душевное равновесие, но ненадолго: поездка в Грен­ландию вновь все перевернула. А теперь еще один переворот — по­ход к Северному полюсу. Душа его раздвоилась, а та великая мысль, которой он ждал, так и не явилась.

«Любовь к Родине, к дому у меня цельная, вернее, к той, кто для меня — сама жизнь, кто для меня все! Там, дома,— она. Так, может быть, для этого только жить — и довольно? Но раз это сама жизнь для меня, то она не может быть целью жизни. Вместе мы должны найти себе другую цель».

Нансен перечитал свои записи и вдруг рассмеялся. Дневник ведь был предназначен для записи полярных наблюдений, а он что написал!

«Впрочем, это никого не касается!»

«А в общем-то и те записи, которые мне сегодня предстоит внести сюда, имеют так же мало ценности». Излив на бумаге свои чувства, он вскоре нашел себе занятие. Надо было подробнее изучить растительные и животные организмы, которыми изобиловали пресноводные озерца на льдине. Рассматривая под микроскопом крошечные комочки клеток, которые он собирал в озерках, он бес­конечно удивлялся той вечной борьбе за жизнь, которую ведут все живые организмы, начиная от человека и кончая одноклеточными существами.

«Мы, люди, пробиваемся сквозь лабиринт жизни, здесь, в этом мире,— то же самое. Вечная безостановочная суетливая беготня, расталкивание всего встречающегося на пути, для того чтобы урвать себе лакомый кусочек. А любовь! Взгляните, с какой страстью они стремятся друг к другу, затем сливаются. Мы же, с нашими высокоорганизованными клетками мозга, испытываем не более сильные чувства... Но что такое жизнь? — Это одноклеточ­ные комочки, миллионами населяющие озерца на всех льдинах, рассеянных по всему бесконечному Ледовитому океану, океану, с которым мы отождествляем только смерть! Мать Земля обладает удивительной способностью всюду сеять жизнь. Даже этот лед яв­ляется для нее плодородной почвой».

Наука — хорошее убежище. «Но она холодна, а мне несказанно не хватает тепла».

В целом Нансен уже не сомневался в удаче экспедиции. Ошибка в расчетах в конечном счете не так уж и велика. Другой вопрос .— как далеко на север они продрейфуют. Кроме всего про­чего, это зависело и от того, насколько далеко простирается Земля Франца-Иосифа. Но он и так уже видел, что к самому полюсу дрейфом их не принесет. «Да, признаться, нужно быть чудаком, чтобы надеяться достигнуть полюса».