Федор Раззаков - Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне

Все эти события ясно указывали на то, что сверху поступило распоряжение в Госкино дать Высоцкому «зеленый свет». То есть если раньше (последние четыре года) там от Высоцкого-композитора и поэта шарахались как черт от ладана (последний подобный опыт был у нашего героя в 1969 году, когда он написал песни к фильму «Опасные гастроли»), то теперь ситуация повернулась на 180 градусов и наш герой стал желанным гостем сразу на нескольких центральных киностудиях (помимо «Мосфильма» и Киностудии имени Горького, это будет еще и «Ленфильм», где ему закажут написать песни к фильму «Одиножды один»; их он напишет 8).

Отметим, что в первоначальных планах Высоцкого было не только создание песен для фильма, но и участие в нем как актера — он хотел сыграть в нем роль Соловья-разбойника (того самого, который пел серенаду со словами, обращенными в современность: «Я — нечистая сила, но с чистой душой», а потом уточнял: «Не сродни мы нечисти — наша совесть чистая!»). Однако с ролью вышла промашка. Вот как об этом вспоминает оператор ленты А. Чердынин:

«Володя написал в картину четырнадцать песен, сам хотел сниматься… Но тогда произошла история с автором сценария Александром Хмеликом. Володя принес не тексты, а уже готовые песни. Показал. Сидели: Хмелик, режиссер фильма Борис Рыцарев и я. Хмелик сказал:

— Ты, Володя, тянешь одеяло на себя… Из сказки хочешь сделать мюзикл…

Володя тоже что-то сказал: он ведь если задумал, то отстаивал это дело до конца! В общем, они крупно поговорили, во многом разошлись… Володя окончательно решил не играть в картине. Да я думаю, что тогда Володе уже не очень-то хотелось тратиться на эту работу…

Жаль, ведь песни были очень хорошие, без дураков».

Песни и в самом деле были «без дураков», то есть с подтекстом. Впрочем, Высоцкий не был бы Высоцким, если бы даже в песнях к детской сказке не спрятал кукиш по адресу советской власти, а также своих оппонентов из державного лагеря. Особенно это относится к «Куплетам нечистой силы», которые в фильме должны были петь Баба-яга, Оборотень и Водяной. Начинаются куплеты следующим образом:

А вот пассаж Оборотня с намеком на КПСС, которая на всех тогдашних плакатах провозглашалась как «Партия — наш рулевой! Партия — наша сила!»:

А это уже куплеты Водяного:

А вот как посмеялся Высоцкий (в «Частушках») над самим Брежневым (в песне он — царь Евстигней), которого с предыдущего года вся советская пропаганда начала расписывать как «выдающегося деятеля коммунистического движения» (тогда же «Политиздатом» была выпущена и его первая биография):

Судя по всему, члены худсовета, принимавшие эти песни, весь этот подтекст быстро расшифровали, посмеялись и… приняли все песни оптом, выплатив автору приличную сумму в рублях. Поскольку что-что, а «фиги» у Высоцкого получались талантливые. Например, еще в одной сказке — «Алиса в стране чудес», — которая записывалась на «Мелодии» в виде долгоиграющей грампластинки (в том же 1974 году), Высоцкий тоже написал почти три десятка песен — и среди них одна — про короля. Сами понимаете, кого он имел под ним в виду:

В кругах советской интеллигенции под прозвищем Королева проходила дочка генсека Галина Брежнева, с который Высоцкий был хорошо знаком и даже несколько раз выступал перед ней с концертами («меня к себе зовут большие люди — чтоб я им пел „Охоту на волков“).

Но вернемся к хронике событий середины весны 74-го.

12 апреляВысоцкий дает концерт в столичном НИИ радио.

15 апреляон играет в театре «Пугачева» и «Антимиры».

16 апреляв Театре на Таганке состоялась премьера спектакля «Деревянные кони» по Ф. Абрамову. Высоцкий в нем не участвовал, однако вместе со всей труппой радуется этому событию. Для «Таганки» это и впрямь было знаменательное событие, поскольку ей наконец удалось приобщиться к «деревенской» теме (с «Живым», как мы помним, этот трюк не прошел). «Коней» власти разрешили, что было симптоматично для середины 70-х, когда разрядка была в самом разгаре. А ведь мысль, заложенная Любимовым в эту постановку, была все та же: до чего же довела деревню советская власть! Вот как об этом пишет уже известный нам таганковед А. Гершкович:

«…Когда выходишь из зала, пораженный открывшейся тебе трагедией русских судеб на русской же, но колхозной и вроде бы уже не совсем русской, вымороченной земле, обязательно вспомнишь спокойный, этнографически точный зачин спектакля с полузабытым культом деревенского быта. И тогда наш проход через сцену-избу обретет свой смысл, как образ той первосреды, той основы, той подпочвы, с разрушения которой и началась советская явь…»

Напомним, что строки эти принадлежат человеку, который в 80-е уедет из СССР в США и станет там одним из специалистов по «русской жизни», устроившись работать в Гарвардский университет. В тот самый, который в 90-е будет участвовать в переустройстве России на свой, «гарвардский» манер. Пусть современный читатель сам для себя выбирает, какая Россия ему милее: советская или «гарвардская», где разрыв между богатыми и бедными достиг уже цифры в 40 раз и где уже вымерли и обезлюдели около 10 тысяч деревень. Советской власти подобные кошмары даже не снились.

Возвращаясь к «Деревянным коням», отмечу, что не все писатели-«деревенщики» восприняли этот спектакль как положительное явление. Например, Василий Белов, которого Юрий Любимов тоже обхаживал на предмет постановки спектакля сразу по двум его повестям, отозвался об этом так: