Герои и антигерои Отечества (Сборник)

…Однако наступил час возмездия и для Берии. В материалах уголовного дела имеется акт, датированный 23 декабря 1953 года, извещающий о том, что:

«…сего числа в 19 часов 50 минут… приведен в исполнение приговор специального судебного присутствия по отношению к осужденному к высшей мере уголовного наказания — расстрелу Берия Лаврентию Павловичу».

Произошло это на пятьдесят четвертом году (судя по автобиографии, Л. П. Берия родился 17 марта 1899 г.) его зловещей и в общем-то ничтожной жизни, втянувшей в свой страшный водоворот сотни и тысячи покалеченных и загубленных судеб.

…Еду из столицы с Белорусского на электричке. Напротив сидит мальчик, рисует на потном стекле, пишет цифры, словно пытается угадать отпущенный ему на земле срок, хотя навряд ли задумывается об этом. Этот мальчик умрет в 2060 году — так мне внезапно открылось, не знаю почему. Я его больше не увижу, а если и встречу, наверняка не узнаю. Да и он тоже. Но ему суждено познать гораздо больше меня. В нем будет больше спокойной ясности и равнодушия к тому, что сегодня волнует меня, о чем давно собираюсь рассказать. Попытаюсь — «не ведая ни жалости, ни гнева». А сам думаю и смотрю на этого мальчика…

Я рано выучился читать. В доме были только политические книги да газета «Правда». Интерес к политике, а потом к истории сохранился надолго. Может быть, поэтому жизнь подарила мне встречи со многими государственными, политическими, военными деятелями, учеными, героями. Память и дневниковые записи высвечивают яркую личность главного маршала авиации А. Е. Голованова, встречи с маршалом Г. К. Жуковым, адмиралом Н. Г. Кузнецовым, партийным и государственным деятелем К. Т. Мазуровым, академиками А. А. Микулиным, С. К. Туманским, А. М. Люлькой, авиаконструкторами А. С. Яковлевым и А. А. Архангельским, «невероятными» летчиками М. М. Громовым, М. В. Водопьяновым, А. И. Покрышкиным и многими-многими другими — о каждом книгу можно написать.

И — Вячеслав Михайлович Молотов. 140 подробнейше записанных бесед, каждая в среднем 4–5 часов. Как ни относись к этому человеку, мнение его интересно знать, да и жизнь Молотова не оторвать от истории государства. Он работал с Лениным, был членом Военно-революционного комитета по подготовке Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде, вместе со Сталиным репрессировал неугодных, занимал пост заместителя Председателя ГКО в Великую Отечественную войну, другие высокие посты, вел нашу внешнюю политику, встречался едва ли не со всеми крупными государственными деятелями первой половины XX века.

Конечно, суждения его субъективны, во многом идут вразрез с тем, что сейчас публикуется, но за 17 лет постоянного общения я имел возможность в какой-то мере изучить этого человека, целиком, с юности отдавшего себя идее. Безусловно, многое из того, что он говорил, знал только он, и сейчас уточнить трудно. Я буду приводить его слова, стараясь не комментировать объективности ради. Темы наших бесед были весьма разнообразны, они касались самых напряженных исторических моментов. Это краткий конспект наших встреч, дневниковые записи. Я выбирал, мало затрагивая теоретические вопросы, хотя без них не обойтись и они занимают определенную часть «молотовского дневника», составляющего свыше пяти тысяч страниц на машинке. Да, все эти годы я постоянно вел дневник, детально записывая каждую встречу, каждое высказывание, а в последующие дни переспрашивая, уточняя…

…Что меня поражало? Поражала завидная быстрота его реакции, когда он отвечал на вопросы. Обычно в начале разговора Молотов говорил мало, больше слушал и сам спрашивал. А во второй половине беседы начинал рассказывать то, что нигде и ни от кого не услышишь. Щеки его розовеют, глаза, щурясь, блестят по-юношески. Разговорился. Иногда он словно волновался от давних воспоминаний и начинал слегка заикаться.

Разговаривая с ним, я ловил себя на мысли: невольно следишь за своей мыслью и речью, приучаешься к дисциплине беседы, краткости, сжатости — ни он, ни его учителя не терпели длиннот. Точен в формулировках и порой придирается, казалось бы, к незначительным мелочам. Любит докопаться до сути, упрям и последователен в беседе. О себе говорит мало.

— Вы сидели во всех тюрьмах царской империи?

— Во всех основных, — тут же уточняет он.

Он понимал, что я буду писать такую книгу. Берусь опубликовать примерно седьмую часть того, что я узнал от Молотова. Сам он не оставил мемуаров. «Мне не интересно, где, кто и что сказал, куда плюнул… Ленин не писал мемуаров, Сталин — тоже. Есть люди, которые говорят, что видели мою книгу. Я пишу не мемуары, а пишу о социализме — что это такое и, как говорят крестьяне, на кой он нам нужен», — говорил Молотов.

Я не знал, сколько будет этих встреч. Когда они стали частыми, я ловил себя на мысли, что, может, в последний раз вижу его. Ведь еще в 1969-м, когда впервые был у него дома, ему шел 80-й год. Среднего роста, крепко сбитый, с большим упрямым лбом, острыми карими глазами — яркими, не тускнеющими с годами. Жесткие седые усы — в его эпоху всё Политбюро было усатым…

Как проходили наши встречи? Обычно я приезжал на дачу в Жуковку, он встречал меня в прихожей — тепло, по-домашнему:

— Там кто, товарищ Феликс приехал?

Садились за стол, обедали, гуляли по лесу. («Я был Предсовнаркома, и то меня подслушивали, пойдем погуляем…»)

В половине наших встреч с В. М. Молотовым, да, точно, почти в 70 из 140 (в 1969–1977 гг.), участвовал Шота Иванович Кванталиани, историк по образованию, добрейший человек, с живым, ярким, моторным характером. Он умер внезапно в декабре 1977 года — и 50 не было. Все советовал мне, как начать эту книгу:

— Пиши так: «Старый, добрый Белорусский вокзал…»

А Молотов проживет еще почти 9 лет, но ездить к нему я буду без Шоты Ивановича.

Несколько раз за годы наших встреч по Москве, в самых авторитетных учреждениях, ходили слухи о смерти Молотова. Немедленно звоню в Жуковку:

— Можно Вячеслава Михайловича?

— Он самый.

Так было раза три, не меньше. Приезжаю — в окне светелки на даче виднеется его крутая голова. Работает.

— Я человек XIX века, говорил он.

— С каким суеверием люди вступали в новый век, боялись всего!

Он дожил до «летающих тарелок» и нового курса партии на перестройку. Перевел деньги в фонд помощи жертвам Чернобыльской АЭС — смотрю на почтовую квитанцию от 18 июня 1986 года.

Уезжаю в Москву — Молотов стоит в проеме двери, держась за косяк. Грустный-грустный, провожающий взгляд.

Мы встречались последние 17 лет его жизни. Умер он на 97-м году, в октябрьские праздники, 8 ноября 1986 года. Вскрыли его завещание. В конверте была сберегательная книжка: 500 рублей на похороны — все накопления.