Герои и антигерои Отечества (Сборник)

Таким образом, можно было ожидать, что Скобелев получит назначение вроде туркестанского генерал-губернатора. Сама по себе мысль назначить Скобелева начальником края, который он очень хорошо знал, имела свою логику и никого бы не удивила. Очень возможно, что на этом посту он чувствовал бы себя более самостоятельно, чем в роли корпусного командира в это трудное для себя бремя, но в тот период своей политической популярности, когда в Западной Европе загорелась его звезда, назначение его в далекий Туркестан, хотя бы и на высокий пост, могло рассматриваться только как почетная ссылка.

Благополучно прошла и встреча с Александром III 7 (19) марта, во время которой Скобелеву каким-то образом удалось отвести от себя императорский гнев.

Вот что рассказывал генерал Витмер об этой встрече со слов дежурного свитского генерала. Император, «когда доложили о приезде Скобелева, очень сердито приказал позвать приехавшего в кабинет. Скобелев вошел туда крайне сконфуженным и — но прошествии двух часов вышел веселым и довольным». Витмер добавляет (передавая распространившееся тогда мнение): «Нетрудно сообразить, что если суровый император, не любивший шутить, принял Скобелева недружелюбно, то не может он распекать целых два часа! Очевидно, талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей».

Немирович-Данченко писал об аудиенции у царя: «В высшей степени интересен рассказ его (Скобелева. — А. Ш.) о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати. Можно сказать только одно — что он выехал отсюда полный надежд и ожидания на лучшее для России будущее».

Видимо, за известное снисхождение и даже благорасположение со стороны императора Скобелев заплатил обетом благоразумного «молчания». Самоограничение в высказывании своих политических взглядов стесняло Скобелева, иногда раздражало, а порой приводило к угнетенному состоянию и меланхолии вообще.

Правительство тут же запретило военнослужащим произнесение публичных речей. Это решение произвело на Скобелева удручающее впечатление. Он даже собирался подать в отставку. Его отговорил начальник главного штаба генерал Н. Н. Обручев, убедивший Скобелева, что этим поставит императора в затруднительное положение.

Во время пребывания в Петербурге Скобелев стремился развеять подозрения к себе не только Александра III, но и влиятельных государственных деятелей. Генерал специально заводил с ними разговоры о своих нашумевших речах. Например, с графом П. А. Валуевым он дважды «случайно» беседовал на эту тему в английском клубе. Скобелев, не жалея красноречия, внушал министру, что его выступления, как и поездки в Париж, Женеву и Цюрих были продиктованы лучшими побуждениями — поднять воинственный патриотизм славян, чтобы с его помощью успешнее вести борьбу с нигилизмом и тем самым укрепить положение царствующей династии.

Недоверчивый и осторожный Валуев, которому нельзя отказать в уме, поддался обаянию и заверениям Скобелева, поверил, что основным мотивом поступков генерала действительно была лишь ненависть к радикализму.

Внешние успехи в Петербурге не сняли у Скобелева внутреннего напряжения. Он понимал, что идет по ниточке, которая в любую минуту может порваться. Его не покидали дурные предчувствия.

Примечателен в этом плане разговор Скобелева с Дукмасовым — своим адъютантом времен Балканской кампании.

«Это постоянное напоминание о смерти Михаилом Дмитриевичем, — вспоминал Дукмасов, — крайне дурно действовало на меня, и я даже несколько рассердился на генерала.

— Что это вы все говорите о смерти! — сказал я недовольным голосом. Положим, это участь каждого из нас, но вам еще слишком рано думать о могиле… Только напрасно смущаете других. Ведь никто вам не угрожает смертью?!

— А почем вы знаете? Впрочем, все это чепуха! — прибавил он быстро.

— Конечно, чепуха, — согласился я».

Похожий разговор приводит в своих воспоминаниях В. И. Немирович-Данченко.

«Я уже говорил о том, как он не раз выражал предчувствия близкой кончины друзьям и интимным знакомым. Весною прошлого года (то есть 1882-го. — А. Ш.), прощаясь с доктором Щербаковым, он опять повторил то же самое.

— Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом же году!

Приехав к себе в Спасское, он заказал панихиду по генералу Кауфману.

В церкви он все время был задумчив, потом отошел в сторону, к тому месту, которое выбрал сам для своей могилы и где лежит он теперь, непонятный в самой смерти.

Священник о. Андрей подошел к нему и взял его за руку.

— Пойдемте, пойдемте… Рано еще думать об этом…

Скобелев очнулся, заставил себя улыбнуться.

— Рано?.. Да, конечно, рано… Повоюем, а потом и умирать будем…

Прощаясь с одним из своих друзей, он был полон тяжелых предчувствий.

— Прощайте!

— До свидания…

— Нет, прощайте, прощайте… Каждый день моей жизни — отсрочка, данная мне судьбой. Я знаю, что мне не позволят жить. Не мне докончить все, что я задумал. Ведь вы знаете, что я не боюсь смерти. Ну, так я вам скажу: судьба или люди скоро подстерегут меня. Меня кто-то назвал роковым человеком, а роковые люди и кончают всегда роковым образом… Бог пощадил меня в бою… А люди… Что же, может быть, в этом искупление. Почем знать, может быть, мы ошибаемся во всем и за наши ошибки расплачиваются другие!..

И часто, и многим повторял он, что смерть уже сторожит его, что судьба готовит ему неожиданный удар».

22 апреля (4 мая) 1882 года М. Д. Скобелев отправился в Минск к «вверенному ему корпусу». Народ встречал «белого генерала» хлебом-солью. В Могилев, где стояла 16-я дивизия, во главе которой он участвовал в Балканском походе, Скобелев въезжал поздно вечером при свете факелов. Выйдя из экипажа, генерал шел с непокрытой головой по улицам, запруженным людьми и войсками. В Бобруйске навстречу ему вышло все духовенство, возглавляемое каноником Сенчиковским.

В мае 1882 года Скобелев последний раз посетил Париж. Здесь он нарушил «обет молчания», продолжал фрондировать по отношению к Александру III, открыто выражая свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказываясь о будущей судьбе России.

Вернувшись из Франции, Скобелев начал лихорадочно готовиться к чему-то. Посетившему его князю Д. Д. Оболенскому «белый генерал» заявил, что собирается ехать в Болгарию, где вскоре начнется настоящая война. «Но надо взять с собой много денег, — добавил он, — я все процентные бумаги свои реализую, все продам. У меня на всякий случай будет миллион денег с собою. Это очень важно — не быть связанным деньгами, а иметь их свободными. И это у меня будет: я все процентные бумаги обращу в деньги…»