Герои и антигерои Отечества (Сборник)

Вероятно, также, что двухчасовой разговор, состоявшийся у М. Д. Скобелева в 1882 году с новым императором Александром III, взявшим антилиберальный курс, вызвал серьезную озабоченность у руководителей радикальных масонских течений. Ведь Михаил Дмитриевич, по свидетельству генерала Витмера, вышел от царя «веселым и довольным». Поэтому отнюдь не исключено, что братья масоны и «убрали» Скобелева, способствовав распространению первых двух версий его смерти.

Разумеется, все эти доводы из области предположений. Тайна смерти «белого генерала» остается тайной. Едва ли она будет когда-либо окончательно разгадан?

Однако странные совпадения и обстоятельства дают полное право сомневаться в том, что трагедия в «Англии» не была связана с преступлением. Все это дает основание полагать, что здесь произошло политическое убийство, имевшее прямое отношение к той борьбе самодержавия с противостоящими ему силами, которая развернулась в России в конце прошлого века.

В пользу этого предположения свидетельствуют рассказы очевидцев, утверждавших, что лицо покойного Скобелева имело необычайно желтый цвет, на нем вскоре выступили странные синие пятна, характерные при отравлении сильнодействующими ядами.

Однако вернемся к гостинице «Дюссо», вокруг которой 26 июня (8 июля) 1882 г. собралась громадная толпа — целое народное море. А внутри гостиницы в помещения, где стоял гроб с телом Скобелева, собрались его родные и близкие. Присутствующий там писатель В. И. Немирович-Данченко вспоминал:

«Высокая, стройная, красивая дама, вся в черном… Подошла, стала на колени. Не отводит больших печальных глаз от неподвижного лица… Около — в ту минуту никого. Незаметно сняла кольцо и, прикладываясь ко лбу покойного, сунула ему за обшлаг рукава… И чуть слышно:

— Ты не хотел… не хотел…

Я вспомнил один вечер в Петербурге.

Я пошел к Скобелеву, приехавшему только что сюда. Он остановился у отца на Моховой, в доме Дивова.

Застал я его в мрачном кабинете. Лампа под зеленым абажуром тускло освещала ту большую комнату. Михаил Дмитриевич медленно ходил из угла в угол. Его лицо то пропадало в тени, то на минуту показывалось осунувшееся, нервное и грустное — в том рембрандтовском освещении.

И вдруг совсем на него не похоже:

— Мы не имеем права даже любить… Всякий сапожник может…

— Кто же у вас отнял такое право?

— Жизнь… замыслы. Кто хочет совершить великое — должен обречь себя на одиночество… А может быть настоящее счастье — семья, теплый угол… дети… жена. Уйти куда-нибудь, где никто тебя не знает… Маленький дом, сад и чтобы много было цветов. В какой-нибудь затерявшейся в горах долине. Горы кругом. Тишина…

— Не долго бы выдержали вы такую идиллию.

— Вот то и скверно. А то проходишь по свету, как грозовая туча.

Подошел к столу. Вынул из ящика большой портрет… На нем тонкий силуэт дамы. Долго смотрел.

Потом вдруг разорвал в клочки и бросил в пустой камин.

Я было заговорил о его исторической роли, о том, что он сделал уже и что еще сделает. О его поездках во Францию… О надеждах на него…

— Да… Историческая роль… И на всех таких исторических ролях проклятие… Вечно на сцене и никогда — сам такой, каков есть. Или маска, или ложь, точно мы выдуманные какие-то или только что сошли со страниц Плутарха.

Дама отошла от гроба, потом вернулась…

Положила руку — тонкую и изящную с длинными пальцами ему на лоб. Задумалась… Видимо, не давая себе отчета, разгладила ему бороду… Кто-то вошел. Быстро отвернулась и направилась к дверям.

— Сейчас панихида. — Предупредил я ее.

— Да… благодарю вас… мне некогда.

Сухо проговорила, почему-то уже враждебно оглядываясь на покойного. Занавес над уголком какой-то драмы приподнялся и опустился перед нами…»

Похоронить М. Д. Скобелева было решено в родовом имении Спасское (ныне село Заборово), что на рязанской земле.

К месту последнего упокоения гроб с телом Михаила Дмитриевича сопровождала воинская команда, руководимая генералом Дохтуровым. Траурный поезд из 15 вагонов с сопровождавшими прибыл 29 июня (11 июля) на станцию Ранненбург, где его встретили крестьяне села Спасского. Они разобрали венки, и печальное шествие пошло степной дорогой среди зеленых полей. Проходили селами, крестьяне служили литургии даже под дождем. Помещики из соседних усадеб выезжали навстречу.

День выдался пасмурный, прошел ливень с порывистым ветром. Но после дождя разветрилось, выглянуло солнце.

У Спасского, у спуска на мост через реку, крестьяне пожелали нести гроб на руках. Шествие с гробом прошло через усадьбу покойного, мимо небольшого дома, где он жил и перед которым была разбита клумба со словами из золотистых цветов: «Честь и слава». В старой сельской церкви, рядом с могилами отца и матери, лег последний из Скобелевых, — знаменитый «белый генерал».

«Потеря необъятна, — писал современник. — Со времени Суворова никто не пользовался такою любовью солдат и народа. Имя его стало легендарным — оно одно стоило сотен тысяч штыков. „Белый генерал“ был не просто храбрый рубака, как отзывались завистники. Текинский поход показал, что он образцовый полководец, превосходный администратор, в чем ему отдали справедливость его соперники. Всего дороже было ему русское сердце патриотом был в широко и глубоко объемлющем смысле слова. Кто его знал, кто читал его письма, тот не мог не подивиться проницательности его исторических и политических воззрений! Русский народ долго не придет в себя после этой ужасной невосполнимой потери.

Теперешнее народное чувство сравнивают с чувством, объявшим Россию при утрате Скопина-Шуйского, тоже Михаила, тоже похищенного в молодых летах (даже в более молодых) и тоже унесшего с собою в гроб лучшую надежду отечества в смутную годину. Тот же образ, то же воспоминание, воскресшее у разных лиц по поводу того же события — это удивительное повторение у лиц, не сговаривавшихся между собою, знаменательно: оно указывает, что в существе оценка верна. Сила в том, что мы действительно переживаем второе смутное время, в своем новом, особом характерном виде, со своими особыми самозванцами всех сортов, со своими миллионами „воров“ и „воришек“, со своим новым, но столь же полным шатанием всего, во всех сферах — и в сферах власти, и в сферах общества. Мы переживаем социальный тиф, со всеми его знакомыми патологу признаками. Ни одно нравственное начало не твердо всякий авторитет пошатнут; по-видимому (так казалось в первую смутную годину), общество уже разложилось, и государство должно рухнуть. Тяжело живется в такое тифозное время тому, кто сохранил и здравый смысл, и почтение к правде, любовь к своей родине и веру в нее. Этой любви, этой веры выражением, самым полным, самым свежим, самым несокрушимым, мало того выражением победоносящим был Скобелев».