Герои и антигерои Отечества (Сборник)

Мне чудилось, что я чувствую душный аромат этой розы, вижу красные языки огня…»

«…Наконец прискакал левый дозорный. Он приложил руку к козырьку и молодцевато отрапортовал офицеру: „Ваше сиятельство, германец наступает слева… и я ранен“. На его бедре виднелась кровь. „Можешь сидеть в седле?“ — спросил офицер. „Так точно, пока могу!“ — „А где же другой дозорный?“ — „Не могу знать; кажется, он упал“. Офицер повернулся ко мне: „Гумилев, поезжайте посмотрите, что с ним?“ Я отдал честь и поехал на выстрелы…»

«…Я проснулся от страшного грохота и кучи посыпавшейся на меня известки. Халупа была полна дымом, который выходил в большую дыру в потолке прямо над моей головой. В дыру было видно бледное небо. „Ага, артиллерийский обстрел“, — подумал я, и вдруг страшная мысль пронизала мой мозг и в одно мгновенье сбросила меня с печи. Халупа была пуста, уланы ушли.

Я схватил винтовку, убедился, что она заряжена, и выбежал из дверей. Местечко пылало, снаряды рвались там и сям. Каждую минуту я ждал увидеть направленные на меня широкие штыки и услышать грозный окрик: „Хальт!“ Но вот я услышал топот и, прежде чем успел приготовиться, увидел рыжих лошадей уланский разъезд. Я подбежал к нему и попросил подвезти меня до полка… Какая радость была сознавать, что я уже не несчастный, заблудившийся, а снова часть уланского полка, а следовательно, и всей русской армии».

Проза Гумилева — Поэта и Солдата — написана в лучших традициях русской классики: она удивительно чиста, проста и гармонична. «Записки кавалериста» должны бы давно занять место рядом с такими памятниками отечественной литературы, как, например, «Севастопольские рассказы» Л. Н. Толстого. А между тем они до сих пор даже не имеют отдельного издания.

Несмотря на тяготы армейской службы, постоянное участие в боевых действиях, Гумилев наряду с очерками пишет стихи. В 1916 году выходит очередная его поэтическая книга «Колчан». Здесь в основном традиционные для Гумилева мотивы, но несколько стихотворений посвящены увиденному и пережитому на фронте. Вот строки из одного из них, названного «Война»:

Послевоенный период творчества Гумилева, вплоть до гибели, специалисты единодушно характеризуют как время наивысшего расцвета его литературного таланта.

Вслед за «Колчаном» выходят сборники «Костер», «Шатер», подготовлен сборник «Огненный столп», выпуск которого совпал с гибелью поэта. Гумилев в эти годы, поправив и дополнив, переиздает ранние свои книги стихов «Романтические цветы» и «Жемчуга», много публикуется в периодической печати, работает в издательстве «Всемирная литература», читает лекции, руководит воссозданным «Цехом поэтов», переводческой студией, занимается с молодыми поэтами из студии «Звучащая раковина». В феврале 1921 года его избирают руководителем Петроградского отделения Всероссийского Союза поэтов.

Надо сказать, что в послевоенное время произошли серьезные изменения в его личной жизни. В 1918 году Гумилев развелся с Анной Андреевной Ахматовой и через год женился на Анне Николаевне Энгельгардт, дочери литератора. От этого брака в 1920 году родилась дочь Елена.

Разрыв с Ахматовой наметился много раньше, практически в первые же годы их совместной жизни. Гумилев хотел, чтобы жена всецело посвятила себя его поэтическим задачам, была бы, как писал С. Маковский в воспоминаниях, «его помощницей, оруженосцем, спутником». Он не хотел признавать за ней самостоятельность, право на собственное творчество. Но ведь это была Анна Ахматова! Отказаться от того, что было предначертано ей судьбой, она, разумеется, не могла. Потому разрыв стал неминуем. И он произошел. Хотя дружеские отношения между ними сохранились, и гибель Николая Степановича Анна Андреевна восприняла как большое личное горе.

3 августа 1921 года Гумилев был арестован сотрудниками ЧК, а 25 августа (по мнению некоторых мемуаристов — Г. Иванова, В. Ходасевича — 27 августа) расстрелян. Точная дата казни неизвестна, но постановление Петроградской Губчека о расстреле 61 человека за участие в так называемом «Таганцевском заговоре» датировано 24 августа 1921 года. По словам А. А. Ахматовой, записанным Л. К. Чуковской, казнь произошла близ Бернгардовки под Петроградом.

1 сентября 1921 года в газете «Петроградская правда» был опубликован поименный перечень расстрелянных с указанием вины каждого. Тридцатым в списке значился:

«Гумилев Николай Степанович, 33 лет (на самом деле Н. С. было в это время 35 лет. — В. М.), бывший дворянин, филолог, поэт, член коллегии „Издательства Всемирной литературы“, беспартийный, бывший офицер. Участник Петроградской боевой организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционного содержания, обещал связать с организацией в момент восстания группу интеллигентов, которая активно примет участие в восстании, получал от организации деньги на технические надобности».

С тех пор много сказано и написано о том, был ли Гумилев на самом деле заговорщиком. Да и был ли вообще какой-либо заговор? В конце концов установилось мнение, которое резюмировал в одном из высказываний Константин Симонов:

«Гумилев участвовал в одном из контрреволюционных заговоров в Петрограде — этот факт установленный. Примем этот факт как данность».

И действительно, долгие годы этот факт так и воспринимался. Официальные инстанции запрещали публиковать произведения поэта и материалы о нем (вплоть до 1986 года), а прочие смертные — кто сочувствовал, кто осуждал, но опять же принимая «факт как данность».

Лишь в 1987 году в журнале «Новый мир», № 12 была опубликована заметка заслуженного юриста РСФСР, государственного советника юстиции второго класса Г. А. Терехова, в которой он, ссылаясь на изученные архивы, сообщал:

«По делу установлено, что Гумилев Н. С. действительно совершил преступление, но вовсе не контрреволюционное, которое в настоящее время относится к роду особо опасных государственных преступлений, а так называемое сейчас иное государственное преступление, а именно — не донёс органам Советской власти, что ему предлагали вступить в заговорщицкую офицерскую организацию, от чего он категорически отказался. Никаких других обвинительных материалов, которые изобличали бы Гумилева в участии в антисоветском заговоре, в том уголовном деле, по материалам которого осужден Гумилев, нет».

Итак, вся «вина» Гумилева сводится к тому, что он не донес о существовании контрреволюционной организации, в которую не вступил. Таким образом, делает вывод бывший старший помощник Генерального прокурора СССР, член коллегии Прокуратуры СССР: