Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Милая Анечка, как-то Вы добрались до Еревана? Надеюсь, что легче и проще, чем до Тарусы; впрочем, всё это позади.

А. А. нашла не в блестящем виде, ее суставы требуют тепла, а она все возилась на холоде, что дало себя знать, к тому же вообще простудилась, и кашляет, как Диоген [1188](т. е. «как из бочки»). Завтра она едет на несколько дней в Москву по пенсионным и прочим делам, Бог даст отогреется у центрального отопления и немного придет в себя перед окончательным рывком — (из Тарусы в Москву). «Грязных дел» здесь предстоит еще много; авось погода наладится, будет полегче, пока же «золотая осень» выглядит довольно свинцово и — мокрешенька, голубушка! Цветы, слава Богу, все отцвели в мое отсутствие, так что ахать и грустить над ними не придется! И то легче. Именины мои справляли вчера втроем — А. А., я и Шушка, был праздничный перекур от всех садово-огородных и прочих забот, и яблочный пирог красоты и вкуса необычайных. Однако солнце и в этот экстраординарный день не почтило нас своим присутствием — наверное, окопалось там у вас в солнечной Армении! Надеюсь, что страна предков мила и хороша Вам и что местные цветения не вызывают у Вас насморка и прочих побочных явлений! Надеюсь, что, созерцая Вас, Натали́ подарит миру существо не менее прелестное, чем Вы; вообще надеюсь на всё наилучшее. <���…>

Была у нас Таня-почтальон, милая и настоящая до чрезвычайности; недолгий свой отпуск она провела в колхозе, копала картошку, зарабатывала по 9 р. в день, купила пальтишко и, сияющая и нарядная, отбыла в Калугу; уже после ее отъезда обнаружили в почтовом ящике нашем… две плитки шоколада, два яблока, две астры и кленовый листик вместо визитной карточки.

Наташа Полковникова действительно была в Тарусе, но дня за два до моего приезда. Теперь угрожает визит разве что тетки Аси, стремящейся воздвигнуть крест на могиле не Бог весть какой христианки Валерии; поскольку сама Ася — крест для всех своих близких, живых и усопших. Я мечтаю не оказаться вовлеченной в этот крестовый поход. А вообще-то — будь, что будет! Авось пронесет тучу мо́роком.

Теперь о делах: елабужский (будущий) памятник как будто бы начал наконец безмерными и неустанными стараниями Мустафина осуществляться; есть уже готовая заготовка из розово-серого с прожилками кварцита. Это — глыба тонн в 5 весом, высотой 180, шириной 125, толщиной 35 см. Исходя из размеров глыбы, будет заказан новый эскиз. И приблизительно через месяц заготовка памятника будет готова. На памятнике (в идее) — барельеф и имя с датами рождения и смерти, и отдельно каменная плита с крестом и надписью со старого креста (чтобы не смешивать литфондовский бескрестовый заказ с заказом друзей и родных).

Что надо будет: подобрать еще денег среди друзей (100 р. послано Рафаэлю и 300 у меня) — т. к. еще будет немало расходов; хочется, чтобы и ограда была; надо ставить на фундамент; плита отдельная, транспортировка, погрузка-выгрузка. И еще вопрос с барельефом: Павел Иванович не отказывается (во всяком случае не отказывался) — но в ближайшее, и довольно продолжительное, время будет занят выше головы всякими трудами к 100-летию В. И. Ленина [1189]. Боюсь, что именно он на этот раз все задержит (т. е. Павел Иванович). Пока что удалось поговорить только с Татьяной Леонидовной и только по телефону — поджидаю ее в Тарусе в ближайшее время — но она это не он. Что вы думаете обо всем этом? Не придется ли искать скульптора-дублера? Ставить памятник без барельефа пока что — т. е. с дыркой для барельефа? Не говоря уже о том, что осуществлять памятник в два «заезда» очень удорожит его, а денег у нас — кот наплакал… Пока всё; целую Вас, сердечный привет Наталье Александровне [1190]от нас обеих.

Милая Анечка, спасибо за письмо, рада была узнать, что всё и вся Вам мило на родине предков, спасибо и за попытки хлопот об ереванской гостинице — видно, не судьба, причем не столько мне, сколько директору гостиницы (скончавшемуся). Вчера уехала из Тарусы Татьяна Леонидовна, 14-го они с Павлом Ивановичем отбывают в Кисловодск. Павел Иванович думает, что среди госзаказов найдется немного времени и для барельефа. Будем надеяться — собственно говоря — на чудо, ибо никто, кроме Рафаэля, этим не занимается — т. е. памятником как таковым. Как и при маминой жизни — все забывают о том, что «любовь есть действие» или же действуют «не туда», вроде Наташи Полковниковой, водящей экскурсии под аккомпанемент — «за терем, за Софью — на Петра» [1191], за что была много ругана и бита плетьми — а что́ поняла?! Погода безнадежно плохая, земля, которую ворочаем на огороде, тяжела, как никогда, всё нынче труднее, чем когда-либо — а дальше, как видно, будет еще веселее. А. А. чувствует себя неважно, и обе от всего устали очень. В Москву выберемся, видно, не раньше 20-х чисел октября — приблизительно в то же время, что и Вы. Дотошные читатели «Литературной Армении» нашли «дичь и чушь» в переводах немецких фраз «Живого о живом» — например, вместо «легкий нрав» — « барский [1192] нрав»; на ошибках учимся — (делать новые ошибки!). А жаль! Сердечный привет Наташе и ее близким; католикоса же поцелуете сами. Благополучного обратного пути! Целую, сердечный привет от А. А.

С Новым годом, дорогие папа, мама и дочка! Доброго-предоброго вам здоровья и не менее 365 радостей на человека в наступающем году — хотя бы по одной на каждый день!

Милый Рыжий, как-то там Вам отдыхается по таким морозам! Одна лишь надежда — пока эта «цидуля», украшенная выразительной физиономией Яна Фабрициуса [1193], дойдет до Комарова, всё изменится — в лучшую сторону. Маме Вашей я позвонила тотчас после Вашего звонка, всё ей передала, а также просьбу не забывать обо мне, ежели что (ей) потребуется, в смысле посильной (моей) помощи. Звонки Ваши (ленинградские) слышала вся (Ваша) квартира, но тем дело и ограничилось, т. к. контакта почему-то не получалось. Рада была услышать о замаячивших северных путевках, хотя именно в этом году «строить планы» (мне) чистейший авантюризм, так всё день за днем меняется — не в лучшем смысле. Сегодня наконец собралась к Зинаиде Митрофановне с солидной передачей — а ночью схватил (меня) такой приступ печени, что сейчас, утром, никак не разогнусь — с обоих фасадов; «впереди меня — печенка, позади радикулит». («Это Вы сами сочинили»? ) Наглоталась всякого болеутоляющего, но — шиш! К тому же на дворе — минус 25° — как буду двигаться по такому холоду, с таким грузом, когда болит усё на свете и этот самый свет почти совсем не мил! (Но и на тот — еще не желательно…). А ехать надо: вчера говорила с Зинаидой Митрофановной по телефону и — не узнала ее речи: говорит невнятно, словно каша во рту; всё у нее плывет перед глазами, в голове — шум и звон. Боюсь, что у нее было — вот сейчас — кровоизлияние, а это — полшага до смерти. Видимо, надо ее в больницу, но это неимоверно трудно организовать, во всяком случае, надо самой побывать там и посмотреть — как она; однако эгоизм собственной боли заставляет съеживаться самое элементарное чувство долга…