Ариадна Эфрон - Вторая жизнь Марины Цветаевой. Письма к Анне Саакянц 1961–1975 годов

Милый Рыжий, задаю Вам ряд бесплодных вопросов, ибо Вы на них ответите прежде, чем их получите! Во-первых — как себя чувствуете? Как доехали? Не маетесь ли все вместе животами от сугубо грибного (и щавелевого!) меню? Отдохнули ли хоть чуть от «отдохновенной» поездки в Тарусу? И вообще — что и как? Больше всего тревожат Ваши сопли и t о— 36,9, т. е. серьезно-болезненное состояние, в котором Вы отбыли. Конечно же, с Вашим отъездом потеплело, в том числе и в мезонине, и думаю, что грибы так и прут из земли… впрочем, не будем о грибах — на этот раз они, бесспорно, надоели и Вам. А сегодня утром, проснувшись, еще дочитала сказку Гауфа о «Каменном сердце» [876]— с почти детским, давним, трепетом, с которым когда-то слушала ее из маминых уст.

Спасибо Вам, мой милый, за всё — за Вас самоё…

Сегодня у меня еще «выходной» — т. е. буду возиться с яблоками, варить варенье и болтать с Адой о проблеме Людмила — Карл — лиепайский дом. Эту открытку со впечатляющей актуальной картинкой Вы получите, очевидно, через неделю, ибо отправляю ее со Щербаковыми, а когда-то они вспомнят о ней и о почтовом ящике! Крепко целуем Вас, сердечный привет родителям, Шуша кланяется Няньке.

Анечка, пишу на почте и наощупь (не те очки). Громадное спасибо за карточки! Чудесные, хоть и не Павла Васильевича [877]. Очень обрадовало вещественное напоминание о тех днях, уже не вещественных! Дома (в тех очках) напишу «всерьез», а пока спасибо, гран мерси.

А. А. просит подписать на «Вечернюю Москву» на год, адрес ее московский. Все прочее, кажется, удастся отсюда. Если не удастся с «Вечеркой» — переживем, не огорчайтесь и Вы.

Целуем

Милая Анечка, может быть, Вы не читали про дельфинов? (Они, кажется, Вас интересовали!) Посылаю Вам, так или иначе, дельфинью статью их «Комсомольской правды». Прочла ее и сразу как-то заскучала по дельфиньему обществу…

Погода догуливает последние свои деньки сверх всяких норм и правил; мне жаль, что она это делает немного Вам назло: одарила холодом, дождем и насморком, а потом разгулялась. Надеюсь, что в это воскресенье Вы куда-нибудь махнете поблизости — сидеть в такие дни в Москве — тоска и раздраженье. Что до меня, то я только бы и делала, что гуляла, но А. А. смиряет мои неразумные порывы на манер известной рубашки [878]: надо и то делать, и это — а жаль! Все же два раза гульнули с ней по Бортниковской дороге, и оба раза приволокли грибов, с которыми решительно не знали, что делать; первую порцию отдали Суслиным, а вторую отварила и уже третий день откладываю окончательное оформленье ее то ли в грибы маринованные, то ли в соленые.

Утра, вечера и ночи холодные, а днем выпадает часа 3–4 такой ясности, прозрачности, тишины и тепла, что «себе бы так» внутри себя и чтобы также было красиво. Деревья кажутся не желтеющими и опадающими, а цветущими и торжествующими. И оттого, что это ненадолго, что каждый день, может быть, последний — цветенье это и великолепье еще прекрасней. Все время вспоминаю Вас и жалею, жалею, что Вы не можете пожить и подышать так, как хотелось бы, без того, чтобы будни наступали и теснили, те будни, которые почему-то называются «работой», хоть и не имеют с ней ничего общего. Ибо настоящая работа — всегда радость, и себе и людям.

Ваше верхнее убежище «расформировано», разорено до будущей весны — а там, рассудку и правдоподобию вопреки [879], — тепло и солнечно, и вид с балкончика неописуем, хоть и известен наизусть…

Дочитала «Хранитель древностей» [880]— чувствуется, что вторая часть обкарнана и обкромсована, не завершена, повисла на волоске — жаль, могла бы быть по-настоящему хорошая вещь; а так — ни одна из сюжетных и прочих линий не доведена до конца и всё: характеры, положения, судьбы, — завершаются, как говорят французы, «cu qurue de paisson», т. е. рыбьем хвостом, т. е. и туда и сюда, т. е. ни туда, ни сюда, т. е. вообще никак. Может быть, это только всего обозначает, что «продолжение следует»!

В том самом восьмом номере есть очень интересная — не знаю, как ее и назвать — повесть, что ли, или воспоминания? «Мертвая дорога» А. Побожия [881]мы это всё хорошо знаем, мертвая это дорога строилась неподалеку от Туруханска; при нас зарождалась, осуществлялась и умирала. Непременно прочтите, когда будет время, и коли времени не будет, так сотворите его.

Получила письмо от Наталиши: «совершенно неожиданно для нее» ее пребывание в Коктебеле прошло «под знаком Марины Ивановны». Доселе она и не подозревала, что Коктебель и «Марина Ивановна» как-то связаны, чем невыгодно отличалась от прочих обитателей Дома творчества и посетителей Марии Степановны [882]. Конечно, этот пробел она поспешила восполнить, как всегда, успешно; по-видимому, она в прошедшем сезоне коктебельском ходила почти что, без пяти минут «в дочерях», и думаю, что с этой «ролью» справлялась преотлично, ибо для нее это лишь одна из ролей. Хотелось бы узнать , что она за человек, кто она? Интересный характер, и своеобразный: таких, как она — мало. Может быть, это и к лучшему для не -таких! — Андреевы должны, пишет она, приехать в октябре. То же говорил и Володя.

В общем, как видите, новостей здесь особых нет; может быть, вечером приедет из Москвы Ольга Николаевна с внучкой — на несколько дней. А. А. скоро собирается в Москву — но жаль уезжает по такой погоде… Татьяна Леонидовна не появляется пока, и о ней ничего не слышно, также, как и об ее «мужиках». На газеты и «Новый мир» я подписалась здесь, а о просьбе А. А. подписать ее на «Вечерку» написала Вам вчера. Целую крепко, А. А. тоже. Шушка приветствует.

Фотографии прелестные, но нет на них Павла Васильевича! [883]Жаль…

Милый Рыжий, спасибо за сопливое послание; надеюсь, что это послание получит не жалкий сопливец с температурой холодильника «Саратов», не ходячая простуда и грибная лихорадка, а полноценный, полновесный, здоровый и прелестный Саакянц — Анна Саакянц, п…ц, к…ц она же тигр Гослитиздатовский и Орловская аномалия, и Тарусская стран(н)ица.

Что у нас? Третьёва дня ночью стукнул серьезный мороз и одним дыханием «сничтожил» все цветы, кроме астр, анюток и какой-то осенней желтизны на высоких стеблях.

Как метко выразился тот Буш, предок и предшественник Эрнста [885]. Так что в унынии поглядываю на последние букеты, последнюю память недавнего цветения. Sic transit… [886], [887]Грибы, небось, тоже угробились тем морозом, так что можете спать спокойно и не завидовать обитателям скромного града Тарусы. Последние грибы собрали с Адой у той тропинки, где мы с Вами всегда находили подосиновики, помните? (Да что я спрашиваю — разве такое забудешь?!). Леса уже были полураздеты, листьев под ногами — по щиколотку, и все же неунывающие красноголовики просверливали лиственный покров и появлялись на свет Божий. Только до того трудно было различить их среди всей этой листвы, что у нас обеих от напряжения зрения и жадности даже разболелась голова.