Бекси Кэмерон - Секта. Невероятная история девушки, сбежавшей из секс-культа

Я еще не готова, не так быстро.

Я вновь в моей квартире в Лондоне. Первую неделю дома я просыпаюсь сбитая с толку, на ставших чужими простынях в чужой комнате, безмолвно удивляясь тому, что я не в религиозной коммуне, в фермерском доме или в «Башнях» в Чикаго.

Я подолгу гуляю в местном парке, думая о тех, с кем подружилась, о том, чему научилась за путешествие, и детях, с которыми познакомилась. У меня все чудесно, как обычно: вареные яйца и тост с маслом на завтрак, оплачиваемая работа, бесконечные чашки чая, кино в постели на ноутбуке до раннего утра, в обнимку с моим котом Грейсоном. Встречи с людьми, которых я люблю и по которым скучала: Кейт, Джошем и Сэмом. По воскресеньям я в пабах, рассказываю друзьям истории о моем путешествии, и они ужасны, потому что у меня не получается отдать должное тому, что я пережила. Я часто смотрюсь в зеркало: отпечатались ли на моем лице все те мили, что я проехала? Прежние очертания создают знакомый силуэт, хотя так много изменилось.

Похлопывая себя по животу, я задаюсь вопросом, смогу ли потрудиться сбросить несколько фунтов, набранные таинственным образом в дороге. Мой взгляд падает на плохие татуировки на пальцах, которые я набила перед отлетом домой. Смазанные фигуры нарисованы чернилами на коже как напоминание о путешествии – словно я могла бы забыть когда-нибудь о нем, – и столь же устойчивы, как память.

А потом все сотрясает это сообщение от моих родителей: события, переживания, каждый момент вплоть до настоящего. Оно прогрызает себе путь в самую глубину моего желудка. Я временами могу прожить месяц, не ощущая связи с кровью, внутренностями и плотью, которые меня носят. Затем что-то происходит и словно тычет пальцем, напоминая мне, что мы – одно, моя душа соединена с моим животом, эмоции – с дрожью моих пальцев, мысли связаны со сжатием в горле.

Телефон оживает опять.

Господи! Снова они?

Но это Паз.

– Увидимся вечером? У меня есть кое-что для тебя, – говорит он.

Паз снимает в Африке. И я не видела его с тех пор, как вернулась. Снова мой желудок скручивает, но по другим причинам.

– Я дома… Приходи в любое время.

Я переключаю телефон в беззвучный режим и швыряю его через всю комнату.

Мне нужно сконцентрироваться.

Я знаю , что должна увидеться с родителями. Я знаю, что это следующий логический, может быть, даже духовный шаг. Но существует также часть меня, которая не хочет этого, которая была бы счастлива удалить сообщение и в восторге от идеи выпить бутылку чего-нибудь покрепче.

И потом, маленькая девочка внутри меня до сих пор боится своего отца.

Я хочу быть готовой – хочу спланировать это, записать, что я хочу сказать. Но мне нужно, чтобы то, что я скажу, шло из сердца. Я прокручиваю в голове разные сценарии, все варианты того, что может пойти не так. Мне трудно оставаться искренней, когда дело касается правды; когда колья в разговоре заточены, моя склонность замирать, нырять в рассказывание «истории» или примерять чужую личину тоже обостряется.

Когда колья заточены, я могу потерять себя.

Я хожу кругами по кухне, потираю руки, пытаясь согреться, но холод идет изнутри: что я хочу сказать? Что я на самом деле хочу сказать им?

Я беру ручку и пишу.

Я совершила это путешествие, чтобы обрести правду и свободу.

Оно выдрало меня из самой себя, вытащило из углов, в которых я пряталась, оторвало от моей ерунды. Оно разорвало на куски фальшивые «я», которые я создала, хотя мне хочется собрать их снова, вернуть на место, в попытке достичь комфорта и тепла.

Мне нужно быть способной делать это – говорить правду – перед лицом двух людей, которые причинили мне больше боли, чем кто-либо еще в этом мире.

Я пишу от руки так взволнованно, что понимаю, что никогда не смогу перечитать написанное.

Я не ожидаю завершения истории, я даже не знаю, как «завершение» выглядит, но я должна сдержать обещание, данное самой себе. Если я смогу уйти от них, зная, что сделала для себя все, что должна была, возможно, этого будет достаточно.

Я пишу до тех пор, пока пальцы не отнимаются и не начинают ощущаться как когти; пока чернила не начинают ощущаться как желчь в горле. Я пишу и понимаю, что этот разговор с родителями может оказаться последним.

Неожиданно меня наполняет печаль. Возможно, маленькая девочка во мне до сих пор цепляется за мысль о родительской любви, может быть, часть меня до сих пор, даже сейчас, хочет, чтобы они гордились мной. Но я понимаю, что, если выяснится, что, сказав моим родителям, что я чувствую, я поставлю точку в наших отношениях, я справлюсь с этим.

И с этим пониманием приходит мягкое спокойствие.

Звонок в дверь раздается в одиннадцать вечера. Знакомый силуэт Паза возникает в ореоле света, проникающего с улицы через стекло входной двери. Прыть, с которой я вскакиваю с дивана, чтобы открыть, почти смущает меня.

Когда Паз появляется где-нибудь, энергетика места, где он появился, всегда меняется. Паз заполняет пространство высоковольтной радостью, позитивом, иногда – громкими звуками. Сегодня благодаря ему весь дом будто сияет, может, даже пульсирует. Паз притягивает меня к себе и долго сжимает в крепких объятиях. Я выдерживаю всего мгновение, прежде чем нырнуть в них и потеряться в чистом и свежем запахе его парфюма.

– Пива? – спрашиваю я, отстраняясь.

– Конечно, – говорит он.

Мы садимся на скамейку в кухне. Мой кот Грейсон запрыгивает Пазу на колени и принимается бесстыдно тереться о него.

– Будем здоровы. – Паз подмигивает, наполовину обращаясь к Грейсону. Тот распластался на его коленях, словно цыпленок гриль.

– Ну, как там Африка? – интересуюсь я.

– Липкая, – отвечает Паз.

Я смеюсь.

– Каждый день как удар под дых, – добавляет он.

Паз рассказывает о своих приключениях в Кении, Камеруне, Нигерии и Гане. Слепые футболисты, унизительная бедность, жаркие, влажные ночи, переговоры, взяточничество, девушка-телохранитель, ходившая за ним повсюду, с древним револьвером в сумочке, еда, из-за которой он заболел дизентерией.

– Ну, что бы ты там ни подхватил, выглядишь шикарно! – хохочу я.

Он, впрочем, действительно выглядит шикарно.

Мы говорим о путешествии по Америке. Знать, что мне не нужно объяснять ему все, утешающе. Паз мог не быть там физически , но он сопровождал меня на пути в Теннесси, был рядом в Алабаме, сыграл роль моего стража при перелете через Атлантику. Паз заметил фургон наружного наблюдения, находясь за тысячи миль от меня, именно Паз поддерживал меня в том путешествии.

Его голос становится тише, когда он произносит:

– Был момент в конце, когда я немного беспокоился за тебя. – Я чувствую его теплую ладонь на своей.