Семен Резник - Логово смысла и вымысла. Переписка через океан

Если так, то зять изобретателя телефона явно перестарался. Ибо 200 000 внедренных сортов означало бы, что каждый сорт занимает площадь крохотной делянки, на полях царит чересполосица, на них не то, что трактору, ослику не развернуться. Не обязательно видеть поля американских фермеров, занятые до горизонта монокультурой, чтобы понять, какой это абсурд. Сорта, введенные в практику , ценны величиной площади, на которой они превосходят по продуктивности все другие сорта. Множество сортов на карликовых участках практике не нужны, их возделывают на опытных делянках, чтобы выявить и отобрать наиболее перспективные для дальнейшей работы.

Самое замечательное в статье д‐ра Анохина, это «объяснение» того, почему зять изобретателя телефона преуспел, а Вавилов провалился. Оказывается, «американцы заимствовали высокоурожайные сорта из стран с достаточно развитым сельским хозяйством, тогда как Вавилов, путешествуя по всем континентам, наибольший интерес проявлял к диким местам, вроде Эфиопии и джунглей Амазонки».

Что это за географические новости? Доктор медицинских наук слышал звон, да не знает где он.

Вавилов, рискуя жизнью, пробивался в малодоступные горные районы, где зарождалось земледелие и сосредотачивался наибольший генетический потенциал культурной флоры, еще не освоенный наукой. Что же касается передовых стран, то их он изъездил вдоль и поперек. Большинство специалистов знал лично, бывал на их опытных станциях, вел переписку, наладил обмен семенным материалом. Крепкие связи были у него с американскими учеными и научными учреждениями. Он трижды по многу месяцев бывал в США, ездил по стране, хорошо знал Фэйерчайлда, Харлана, отца и сына Куков, Шаповалова, Тейлора и других ведущих селекционеров — сотрудников Вашингтонского бюро растениеводства и десятков других учреждений. Они снабжали его как семенами американской селекции, так и теми, что американские охотники за растениями привозили из экспедиций — из той же Эфиопии, например. Собранные американцами семена в значительной части дублировались в коллекции ВИРа, а материалы ВИРовской коллекции дублировались в США. То же относится к селекционным учреждениям стран Европы, Японии, Тайваня, Северной Африки, Палестины…

Вавилов и его институт были неотделимой частью мировой науки (частью глобуса , как он говорил). И глобус признал его одним из крупнейших генетиков и растениеводов мира. Это лысенковцы отгораживали железным занавесом передовую советскую мичуринскую науку от буржуазной, загнивающей, бесплодной науки Запада. Как напоминает аннотация к только что вышедшей книге одного из единомышленников дра Анохина, «„Два мира — две науки“ — название одного из разделов доклада академика Т. Д. Лысенко на знаменитой сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 года» [184]. Так смотрел на науку не только Лысенко, но и его покровитель — корифей всех наук и эффективный менеджер , лично редактировавший его доклад. Так же смотрит сегодня профессор Анохин. С Вавиловым все они несовместны, как гений и злодейство. Для Николая Ивановича мир науки был един.

Вавилов, прежде всего, был теоретиком, но вклад его школы в практику сельского хозяйства СССР переоценить невозможно. Добываемый им исходный селекционный материал изучался на опытных станциях и предоставлялся не только селекционерам‐профессионалам, но всем желающим, от юных пионеров до пенсионеров. Миллионы гектаров занимали в довоенные годы сорта пшеницы ближайшего сотрудника Вавилова В. Е. Писарева. Другие миллионные площади занимали сорта другого пшеничника вавиловской школы В. В. Таланова. Звеном вавиловского института была государственная система сортоиспытания и семеноводства — ее создал тот же В. В. Таланов. Без такой системы селекционные сорта невозможно размножать и вводить в практику. Возглавлял ее Таланов до своего ареста в 1931 году. Через пять лет умер, ошельмованный и заклейменный…

Травля Вавилова глубоко беспокоила его коллег во всем мире. Слух об аресте Николая Ивановича в 1936 г. был расценен как « удар в лицо цивилизации » (американский генетик Давенпорт). Тогда слух оказался ложным. Удар был отсрочен на четыре года.

Статья д‐ра Анохина — это новая попытка нанести удар в лицо цивилизации. Но на это она не тянет. Это ядовитый плевок в лицо читателям. Судя по отзывам на его статью в интернете, немало читателей восприняли ее как медовый пряник и со смаком сжевали, не заметив, что он пропитан ядом. Мне жаль этих читателей.

14 марта 2016 г.

Дорогой Сергей Николаевич!

Я ужасно виноват перед Вами, прошу меня извинить.

Сегодня долго разговаривал по телефону с Марком. Вспомнили и Вас, он сказал, что получил от Вас коротенькое письмецо после большого перерыва. Я решил освежить свою память о наших последних контактах, и тут обнаружил Ваше очень приятное для меня письмо от 17 августа, которое осталось неотвеченным. Вот за это и прошу извинения. У меня такое впечатление, что в то время я его не прочитал. Это могло произойти оттого, что летом (как и в предыдущие годы) мы выезжали с нашими двумя внучатами на море. Снимали квартиру в многоэтажном доме, а там из квартир нет выхода в интернет. Надо спускаться с компьютером на второй этаж в специальную комнату, что я и делал время от времени, но не часто, не каждый вечер. После того, как внуков удавалось уложить спать, сил никаких не было, потому я спускался вниз нечасто. Возможно, по этой причине пропустил Ваше письмо.

Теперь его прочитал и очень Вам признателен. Пишу, чтобы восстановить наши контакты.

Работаю над книгой о Вавилове и его времени, перелопачиваю огромный материал, помогает интернет. Книга сильно растет в объеме, а хронологически продвигается очень медленно. Но я уже в 1937‐м годе. Хоть и знаешь основное, но, когда входишь в судьбы конкретных людей, начинаешь чувствовать печенкой безумие той эпохи. Но где взять волшебное перо, чтобы все это передать нынешним поколениям, коим это невозможно понять? О, дайте мне другое перо! — так, кажется, восклицал Гоголь.

Как Вы поживаете, над чем работаете? Как со здоровьем? В наши годы и этот вопрос не лишний.

Всего Вам самого доброго, энергии и успехов!

Ваш С. Р.

1 апреля 2016 г.

Дорогой Сергей Николаевич!

Получил от Вас своеобразный привет от нашего друга Марка — в виде повести Ольги Новиковой, которую Вы просили мне переслать [185]. Тронут Вашей памятью и этой прекрасной повестью. Она написана талантливой рукой и тонко чувствующей душой! Я открыл ее в компьютере поздно вечером, чтобы бегло просмотреть, и читал, не отрываясь, до двух ночи, пока не закончил. Если для Ольги Новиковой (не знаю ее отчества) может иметь какое‐то значение мнение читателя из далекого Вашингтона, то передайте ей это, а если нет, то и не надо.