Сергей Беркнер - Жизнь и борьба Белостокского гетто. Записки участника Сопротивления

К тому времени я уже работал электромонтером внутри гетто, на трикотажной фабрике, которая находилась на Купеческой улице, на берегу Бялки. Сара поручила мне создать на этой фабрике подпольную молодежную группу из пяти человек. Она дала мне также некоторые рекомендации, с кого начать. Вскоре группа самообороны была создана, и я стал ее командиром. Мы приступили к изготовлению самодельных гранат. Для этой цели мы наполняли серной кислотой (на фабрике ее было достаточно) электролампочки, предварительно очистив их от внутренних деталей, и запечатывали их пробками. Для хранения был приспособлен тайник в складском помещении. Несколько таких самодельных гранат каждый член «пятерки» отнес домой и спрятал у себя, чтобы иметь хоть какое-то оружие и дома. Группа наша выработала план самообороны на фабрике. Члены «пятерки» получили задание присмотреться к молодым рабочим с целью привлечения новых подпольщиков.

Мне и моим друзьям также поручали задания, связанные с пропагандистской работой антифашистской организации Белостокского гетто. Весной 1943 года мне довелось присутствовать на двух семинарах, на которых мой довоенный товарищ Лёлек Минц выступил с докладами о положении на фронтах и о развертывании движения Сопротивления на оккупированных территориях [18]. Помню, что, кроме борьбы советских подпольщиков и партизан, он также сделал обзор о движении Сопротивления в Югославии и Франции. Минц обнаружил прекрасную эрудицию и аналитический ум, вызвавший у меня и других слушателей искреннее уважение. Второе направление пропагандистской работы состояло в подготовке, размножении и распространении листовок с сообщениями Совинформбюро о положении на фронтах и призывами подпольной организации к населению. Один из подпольных радиоприемников, на котором принимали сообщения из Москвы, а также из Лондона, стоял в подвале квартиры братьев Кожецев на улице Фабричной, 39. Подвал был очень мелкий, пришлось его углубить. Выбранную землю ночью выносили в ближний огород. Об этом рассказала мне тогда моя будущая жена Галина (Голда) Каменецкая, участвовавшая в «транспортировке» земли. Слушал передачи, отвечал за техническую сохранность радиоприемника инженер Ошер Сальман, знавший несколько языков. В размножении и распространении листовок в гетто и вне его участвовало несколько человек, в том числе и Галина. Наиболее активное участие в распространении листовок со сводками Совинформбюро принимал Юзик Морголис.

Весной 1943 года меня зачислили в резерв партизанского отряда «Форойс». К тому времени я неплохо проявил себя как командир самообороны трикотажной фабрики. К тому же за меня поручились перед руководством мой отец, жена моего погибшего брата Бася Швайлих и давнишняя подруга брата Ида Менаховская. В качестве резервиста я стал проходить ускоренный курс военного дела и тактики партизанской борьбы. Во время учебы я познакомился с одним из руководителей подпольной организации, занимавшимся военной подготовкой, Лейбом Мандельблитом. Это был очень подвижный, худощавый русоволосый мужчина около сорока лет, с доброжелательными улыбчивыми глазами. На занятиях мы учились обращаться с оружием, ориентироваться по карте, получили рекомендации об экипировке для леса — прочных, желательно непромокаемых сапогах, соответствующей одежде, компасе, часах, питании на трое суток. Необходимо было также пройти осмотр зубного врача.

В начале июня я познакомился с Мареком Бухом, который отвечал тогда за связь руководства подполья в гетто с отрядом. Он уточнил конкретные условия выхода из гетто в лес, а также познакомил меня и моего напарника Шмуэла Гольдберга (Антона), с которым мы должны были вместе выйти в лес, с Юлеком Якубовичем. Юлек отвечал за переправку подпольщиков в партизанский отряд и выполнял эту опасную задачу весьма успешно и даже находчиво, в чем я смог вскоре лично убедиться. К счастью, Юлек Якубович жив, много лет проживал в Гродно, а сейчас — в Израиле. Мы часто общались, неоднократно встречались, переписываемся.

В первые дни июня 1943 года мы со Шмуэлом Гольдбергом получили приказ быть готовыми к выходу в лес. Отец и Бася были, конечно, в курсе, но никто, включая маму и других родных, ничего не знал. Отец сказал матери, что я на некоторое время ухожу за пределы гетто. Она чувствовала, что мы темним, обижалась, но вместе с тем понимала, что спрашивать нельзя. 9 июня 1943 года мы ушли в лес.

Вышли из дому мы вместе с отцом, он немного проводил меня, затем мы зашли в подворотню, обнялись, расцеловались и расстались навсегда. Для выхода в лес использовалась бывшая польская казарма 42-го полка пехоты, находящаяся на окраине города. Утром нас встретил Юлек Якубович, и мы со Шмуэлом присоединились к бригаде рабочих, отправлявшихся на работу в казарму. Якубович работал в бригаде постоянно и накануне договорился с бригадиром. В бригаде числилось около сорока рабочих, однако каждый день двое-трое больных на работу не выходили. Когда нужно было, вместо них выходили подпольщики. Ни бригадир, ни рабочие вопросов не задавали, они к этому уже привыкли. Возможно, что кто-то из них полагал, что речь идет о контрабанде (нелегальная доставка продуктов с «арийской» стороны была довольно распространенным, хотя и очень рискованным занятием). Не исключено, что бригадир догадывался, что речь идет не о контрабанде, но сочувствовал и молчал. Немецкая охрана гетто (4-й ревир [19] Schutzpolizei ) поименно рабочих не проверяла («Слишком много чести для еврейских свиней!»), а их общее число, как правило, определяла «на глазок». Поэтому мы благополучно прошли через ворота гетто на Юровецкой в колонне рабочих.

Когда мы прибыли в казарму, Якубович отвел нас с Шмуэлом в строящиеся «финские» домики. До обеда мы по отдельности должны были прятаться на чердаках домиков. Когда наступил обеденный перерыв, по знаку Якубовича мы по одному пошли в дальний туалет, пристроенный к забору. В задней стенке туалета отодвигалась доска, через которую сначала я, а затем Шмуэл выбрались с территории казармы. В это время недалеко на заборе сидел юный помощник Якубовича Хацкел, подросток лет четырнадцати, следивший, чтобы не было ни немцев рядом, ни местных жителей по ту сторону забора.

За забором начиналась свобода. Но если быть точным, то за казармой оказался большой пустырь, покрытый редким кустарником и перерезанный довольно глубокими оврагами. Примерно в полукилометре от казармы мы спустились в один из оврагов и решили подождать там до вечера, чтобы направиться к лесу, сине-зеленая стена которого виднелась в двух-трех километрах от нас. Однако не прошло и часа, как на краю оврага показались головы нескольких польских подростков, вероятно, живущих где-то недалеко. Ребята догадались, что мы евреи, и, переговорив между собой и подозрительно оглядев нас, ушли. Это было опасно. Мы немного переждали и вышли из оврага. Прошли около километра в направлении леса и залегли в другом овраге, заросшем хорошо прикрывавшими нас кустами. Здесь мы без приключений дождались темноты. Затем двинулись к лесу. Там мы нашли нужную дорогу, так называемый наполеоновский тракт, по которому, по преданию, армии Наполеона двигались лесами на восток, а затем бесславно вернулись. Теперь этот тракт стал дорогой жизни и свободы, по которой подпольщики из Белостокского гетто шли в партизанский лес.