Вера Флоренская - Моя жизнь

Зима 1939–1940 годов. Норильский комбинат усиленно строится. Роют котлованы на промплощадке. Там сооружаются Большой и Малый металлургические промкомбинаты. Прокладывается узкоколейка от главной линии Дудинка – Норильск на гору Надежда. В самом центре города вырастают один за другим каменные склады отдела материально-технического снабжения. Город еще невелик. Он весь сгрудился на небольшой территории от Соцгорода до Нулевого пикета. Современному норильчанину трудно представить себе ограниченные масштабы Норильска того периода.

Каждое утро лагерь, располагавшийся тогда в низких белых бараках в самом центре города, выбрасывает за проволоку бригады строителей. Упорным трудом многочисленной массы в большинстве бледных людей в темных бушлатах и шапках-ушанках, закутанных где только можно и сколько можно полотенцами, тряпками, портянками, строительство продвигается вперед. Все ближе момент, когда западный гигант начнет давать стране никель, медь, редкие металлы.

Одна из бригад – бригада Грампа. Состав ее интересен и типичен. Одна только 58-я статья, ни одного «урка», ни одного бытовика. Бригадир – Александр Николаевич Грамп – в прошлом комсомольский работник, в начале 20‐х годов секретарь одного из комсомольских райкомов Москвы, затем инженер-железнодорожник, ученый, руководящий работник Наркомата путей сообщения. В лагере он – образцовый бригадир, организатор небольшого, но дружного коллектива советских людей, волей судеб отброшенных на самые низины социальной лестницы. В составе бригады – два брата, крестьяне-колхозники с Алтая, люди сильные, умные, энергичные, быстро ориентирующиеся в любой производственной обстановке, даже такой необычной, как лагерная заполярная стройка. В бригаде также – двое кадровых рабочих, один офицер, учитель, два партийных работника, директор театра из Казани, инженер из Днепропетровска, два профессора-юриста из Москвы. В миниатюре это все советское общество, люди физического и умственного труда, строители социализма, большинство из них коммунисты. Бригада «гремит» на строительстве как передовая, надежная, ударная.

Бригада Грампа бетонирует фундаменты для складов. Работаем главным образом в ночную смену на морозе. В перекуры люди жмутся вокруг костров; в сильную пургу, когда работать нельзя, пережидают в балках у печей-буржуек. Дело движется, план выполняется, один за другим растут склады. Но вот в апреле 1940 года работа прекращается. Без цемента бетонировать нельзя. Цемент есть, но он в Дудинке. Долгая пурга и снежные заносы остановили движение по узкоколейке Дудинка – Норильск. В середине пути, в районе станции Тундра, образовалась пробка. Составы стоят без движения, занесенные снегом. Вот почему грузы, и среди них цемент, не поступают в Норильск.

В полосе заноса работают, пыхтят два маленьких снегоочистителя: один со стороны Дудинки, другой со стороны Норильска. Но нужна подмога: люди с лопатами. Руководство комбината решает послать к снегоочистителям две бригады, 60 зэков – одна бригада из урков, другая – 58-я статья; это бригада Грампа.

В один из апрельских дней, во второй половине дня (все делается архисрочно, нельзя ждать утра) мы трогаемся в путь пешком по тундре в сторону Дудинки. 60 человек идут гуськом, ступая по следам впереди идущих. Мороз небольшой, градусов 20, но дует легкий ветерок, он обжигает, от ветра надо защищаться лопатой, которую держишь железом вверх, заслоняя лицо. За плечами у каждого его «сидер» [148] «Сидер» или «сидор» – полотняный или брезентовый вещевой мешок солдата или заключенного. , так как в путь тронулись «с вещами» на неопределенный срок. Солнце уже не заходит, вертится по горизонту круглые сутки. Крупный зернистый, ослепительно белый снег в тундре слепит глаза. Кто сумел обзавестись темными очками – тот в очках, другие стараются смотреть на тень от лопаты, иначе через день-два заболеешь конъюнктивитом. С нами два конвоира с собаками, один идет впереди колонны, другой позади. Колонну замыкают дровни с возницей. На дровнях продовольствие и вещи конвоиров.

Мы заночевали в Амбарной, вповалку в двух маленьких комнатах на станции. Часть следующего дня освобождали от снега какие-то «объекты», затем тронулись дальше. К концу второго дня пришли на станцию Тундра. Там увидели на путях множество составов, занесенных снегом.

В Тундре пробыли почти месяц. Жить было трудно, работать тяжело. Жили очень тесно в два этажа. Бани не было. Появились вши. Пища скудная, плохого хлеба в обрез. Пекарни в Тундре не было. Хлеб пекли на соседней станции Октябрьской. Работали в две смены по 12 часов. Наш норильский снегоочиститель медленно продвигался впереди. Ходить на работу к нему ото дня ко дню было все дальше и дальше.

На исходе двух недель произошел такой факт. После полного двенадцатичасового дня работы, усталые, мы вернулись к себе на нары. Каждый думал только об отдыхе. Но поступило распоряжение: пообедать, отдохнуть час, а потом вместе с другой бригадой («урки») выйти ко второму, дудинскому снегоочистителю в семи-восьми километрах от Тундры. Начался ропот. Но делать было нечего. Баланда, короткий сон и мы все – две бригады – отправились уже не вдоль линии, а прямо через тундру, с одного снежного холма на другой в направлении станции Октябрьской. Вот и второй снегоочиститель, маленькая пыхтящая машина, пробивающаяся сквозь сугробы снега. «Снег направо, снег налево». Мы работали, помогая одинокому снегоочистителю, много часов и, наконец, совсем выбившись из сил, добрались до станции Октябрьской, где получили кипяток и хлеб. Отдых часа два на крыльце пекарни. Из Октябрьской нам предстояла долгая обратная дорога пешком по снегу к себе домой. И тут новое распоряжение: каждые два человека должны взять по мешку хлеба, которые нужно на своих плечах донести до Тундры. Никакой другой возможности доставить хлеб к нам в Тундру нет. Или мы отнесем хлеб сами, или завтра пайки не будет.

Трудно передать, насколько работяги были возмущены. Мало того, что пришлось работать, по существу, без всякого отдыха 24 часа подряд. Мало того, что после такой работы предстояло топать по снегу 10 километров, вдобавок ко всему этому еще тяжелая ноша. Как все это вытерпеть?

Конечно, хлеб взяли и пошли. Грамп расписался за вес. И вот здесь произошло самое интересное. Только мы вышли за станцию в бескрайнюю снежную равнину, разгорелась дискуссия: есть хлеб по дороге или не есть? Соблазн был велик, люди голодные и обессилевшие. Для наших коллег из бригады урков вопроса не было. Они раскурочили мешки и ели «от пуза». Но бригада Грампа после колебаний решила, что есть хлеб нельзя, хлеб надо доставить на место в целости. Так и сделали. Финал этой истории был любопытный. Весовщик в Тундре принял хлеб по накладной, не разбираясь, кто какой поставил мешок. Выявилась недостача. Ее разложили поровну на всех, на обе бригады, и удерживали равными порциями из паек в течение нескольких следующих дней. Часть хлеба, съеденная урками, была возмещена за наш счет.