Ева Мозес Кор - Близнецы Освенцима. Правдивая история близнецов доктора Менгеле

Но я, десятилетняя девочка, победила Менгеле, помешав его эксперименту. И теперь я должна была помочь сестре поправиться. Я не могла ее потерять. Вот и все. Как это сделать – уже другой вопрос.

Мы никогда не знали, что будет завтра в Аушвице-Биркенау. Каждый день надо было бороться за выживание. Мириам была очень больна, и мучала ее не только дизентерия. Хотя дизентерией страдали все, я в том числе, Мириам потеряла волю к жизни. Я должна была как-то ей помочь. Отчасти она так страдала из-за инъекций, которые ей сделали в мое отсутствие.

В лагере поговаривали, что картошка придает сил и помогает избавиться от дизентерии. Пленные в Освенциме «организовывали» все, что хоть как-то могло помочь выжить. Для нас, заключенных, «организовать» что-то было маленькой победой. Проблема была в том, что я никогда в жизни ничего не крала, кроме одной чашки.

Как-то раз по дороге в душ, куда мы маршировали рядами по пять, как обычно, мы прошли мимо горы посуды. Я выбилась из своего места в середине строя. Подпрыгнула, схватила кружку, спрятала ее в верх платья и быстро вернулась на место, будто ничего и не произошло. Если сопровождающий нас эсэсовец это и заметил, он ничего не сказал.

Были слухи, что всех, замеченных в воровстве, повесят – как и тех, кто попытается сбежать. Нацисты заставляли нас смотреть на повешения, смотреть внимательно – вот что будет с нами, если мы попытаемся сбежать или что-то украдем. Помню, как думала: «Ну да, здесь ведь не жизнь, а сказка. Какой дурак захочет отсюда сбежать?». Я поставила себе цель – во что бы то ни стало раздобыть картошку, чтобы помочь Мириам скорее поправиться. Я не знала, что со мной будет, если я наберусь храбрости и украду картошку, но кроме смерти меня ничто не ждало. Деревянная виселица, где некоторые пленники заканчивали свою жизнь, находилась перед зданием № 11. Даже если мне было суждено оказаться на виселице, я была готова рискнуть – ради Мириам. Я не могла дать ей умереть.

Другие близнецы из нашего барака готовили картошку по ночам, я спросила у них, где могу достать картошку. Они ответили, что картошка хранится на кухне, поэтому я вызвалась волонтером – помогать носить еду. Так я стала на пару с другой девочкой таскать суп в огромном котле, размером со столитровый мусорный контейнер, из кухни на краю лагеря в наши бараки. Путь занимал двадцать минут, с тяжелым котлом – еще дольше. Когда я вызвалась в первый раз, меня не выбрали. На следующий день я снова вызвалась нести суп (если можно так назвать ту жидкость с редкими кусочками картошки) и меня выбрали в паре с другой девочкой из барака.

Как только я оказалась на кухне, сразу заметила длинный металлический стол с кастрюлями и сковородками. Под столом лежало два мешка с картошкой. Я помедлила. Если меня поймают, я умру, но если я не попытаюсь, умрет Мириам.

Я наклонилась и огляделась проверить, не видит ли кто меня. Казалось, сердце колотится у меня прямо в ушах. Я запустила руку в мешок и вытащила две картофелины. Кто-то схватил меня за голову и поднял на ноги. Это была работающая в кухне женщина, тоже пленница, полная, с обмотанной шарфом головой.

– Ты что делаешь! – крикнула она.

– Ничего, мадам, – я округлила глаза с деланной невинностью.

– Воровать очень плохо. Положи на место.

Я кинула картофелины обратно в мешок. Я была уверена, что меня тут же потащат на виселицу, но этого не произошло. Я чуть не рассмеялась от облегчения, когда поняла, что слова этой женщины были моим единственным наказанием. Я поняла, что еще одна привилегия близнецов заключалась в том, что никто не навредит нам, пока Менгеле того не захочет. Мы нужны ему, чтобы проводить эксперименты.

Но я все равно боялась, что женщина расскажет о моем преступлении надзирательнице, и мне больше никогда не разрешат носить еду. Но на следующий день я снова вызвалась, и меня снова выбрали.

В этот раз «организовать» картошку было проще. Я не так сильно боялась, потому что знала – худшее, что меня ждет, это брань. Я запустила руку в мешок, выхватила три картофелины и спрятала в платье. Никто меня не заметил. Победа! Эта крошечная заначка картошки была одним из величайших сокровищ, которыми я когда-либо владела. Я едва могла дождаться вечера.

Дела, которые надо было держать в тайне (например, готовка), делались по ночам, когда надзирательница и ее помощница ложились спать в маленьких комнатках в начале барака. Одна из девочек принесла несколько угольков, которые «организовала» днем. В конце кирпичной скамьи посреди барака была духовка; мы развели небольшой огонек. Кто-то стоял на шухере у комнаты надзирательницы, кто-то – у входа в барак, топаньем подавая знак, если кто-то приближался. В темноте мы по очереди принялись готовить.

В собственной кастрюльке я сварила картошку, как она была – грязную, с глазками и кожурой. Когда она была готова, мы с Мириам приступили к роскошной трапезе. Мы если картошку просто так, без соли и масла, но она казалась нам невероятно вкусной. Картошка наполнила нас теплом и подняла дух. Я бы всю еду отдала Мириам, но сама изголодалась, и мне нужны были силы, чтобы заботиться о нас обеих.

С тех пор я каждый день вызывалась относить суп, но выбирали меня только раз или два в неделю. Но с каждым разом я «организовывала» все лучше и лучше. Я брала больше картошки, чем нужно было на один день, поэтому мы с Мириам могли есть картошку целых три раза в неделю.

Иногда мадам Ченгери пробиралась в барак ночью, чтобы приготовить картошку, которую «организовала» для своих девочек. Стоило кому-то доварить свою картошку, как место у печки занимал следующий человек; мы сформировали маленькую бригаду, всегда назначали кого-то стоять на шухере, чтобы нас не поймали.

Все знали систему и правила. Несмотря на то что все мы были кожа да кости, и голод был единственным чувством, напоминающим, что мы еще живы, никто никогда не пытался отнять чужую еду.

Картошка помогла Мириам, словно лекарство. Она поправилась, набралась сил и снова была готова бороться за жизнь. Я с полной уверенностью могу сказать (и я знаю, Мириам бы на это не обиделась), что она умерла бы, если бы я не помогла. Так я спасла и себя тоже – забота о Мириам сделала меня сильнее, решительнее. Мы, как и все близнецы, цеплялись друг за друга. Потому что мы сестры, мы были нужны друг другу. Потому что мы семья и не могли позволить себе сдаться, подвести друг друга.

Умереть в Освенциме было легко. Чтобы выжить, надо было бороться.

Лето 1944 года кончилось, пришла осень, но менялась не только погода. Все чаще над лагерем летали самолеты, все чаще сбрасывались бомбы на штаб-квартиры и фабрики нацистов. Иногда совершалось по два-три налета в день. Хотя у нас не было радио и никаких новостей мы не знали, было ясно, что нас скоро спасут. Нам с Мириам надо было только дожить до этого момента. Это было на моей ответственности. Но условия жизни в лагере не улучшались, а скорее наоборот.