Лидия Савельева - «Печаль моя светла…»

И вот уже позади и последний школьный звонок, и последняя экзаменационная страда… О нашем выпуске 1954 года еще долго ходили в Полтаве легенды. Дело в том, что даже для очень хорошей школы в нашем городе 9 медалистов на 110 выпускников были рекордом, притом 7 золотых и одна серебряная медалистки – все из моего класса! Я часто потом благодарила судьбу за то, что с младенчества она не позволяла мне чувствовать себя слишком «отличной от других» и наращивать непомерную самоуверенность, которая многим людям потом явно мешает в жизни. Хорошо учиться у нас считалось просто нормальным. Что касается перспектив учения, то, конечно, поскольку медали тогда открывали дорогу практически в любой вуз, наши медалисты разлетелись и в Московский университет (2), и в Ленинградский (я), и в Киевский политехнический (1), и в Харьковский мединститут (3), и в Харьковский химический институт (1). Три девочки из остальных успешно сдали вступительные экзамены в Харьковский университет, а около 20 человек рассеялись по трем полтавским вузам, которые, знаю, нередко потом оканчивали с отличием.

Несколько иначе сложилась судьба моей любимой Томы Штанько. Летом, когда шли вступительные экзамены, она их не сдавала: так решили ее родители, учитывая, что ей было только 16 лет. Почти сразу семья переехала в Киев, где Тома повторно окончила вечернюю школу и получила золотую медаль, с которой поступила в Киевский институт легкой промышленности на факультет нашего родственника дяди Саши Репетина. Она потом долго подбивала меня уйти из филологии ради ее механического факультета, на котором, по мнению свято верившей в меня подружки, мне очень просто было бы учиться.

Однако к тому времени я уже была не такой глупенькой, легкомысленно порхающей с предмета на предмет и хватающейся за все и вся, какой меня знала Томка в школе. Мой дядя Саша, можно сказать, сразу спустил меня на землю и объяснил все «на пальцах».

Я приехала в Ленинград поступать в вуз со своей медалью и документами, в числе которых почетная грамота за работу «по сортовывченню цыбули и буряку», какая-то спортивная награда и почетная грамота за работу пионервожатой. Зная еще и о моих занятиях музыкой, мой дядя-энтомолог удивил меня весьма скептическим вопросом: «А тебе не мешали твои пятерки и столь разнообразные интересы? Ты же отличница круглая, как… клюква !» Задетая его иронией, я тут же отреагировала: «Зато про меня могут сказать, что я получила лучшее по тому времени образование» (формулировку запомнила из биографии Герцена). Как же весело и заразительно расхохотался мой ученый дядюшка, когда я выдала ему этот «перл»!!! Из-за этого обидеться не было никакой возможности, тем более что он тут же хорошенечко объяснил семнадцатилетней дурочке: «Твоя пятерка – это всего лишь знак, что в этом классе и у этого учителя (уровень которого под вопросом) ты несколько лучше других. Но чтобы получить лучшее образование в данное время, нужно, чтоб у тебя по каждому предмету был наставник, который держит руку на пульсе своей науки! Да, у отца Герцена была такая возможность! А так ли было в твоей жизни? Представляешь ли ты, сколько у тебя уже упущено по той профессии, которую надо сейчас выбрать?!»

Это по просьбе моего отца и учитывая широкий спектр моих склонностей, дядя Саша даже водил меня на консультацию к известному пушкинисту Борису Викторовичу Томашевскому, чтобы он поговорил со мной. Я у него, как потом насмешничал дядюшка, «колупала штукатурку» и что-то даже лепетала про лингвистику, и Томашевский тогда вынес вердикт «не мешать».

Прививка от головокружения, легко и мудро проделанная скальпелем биолога, твердо выбравшего свою дорогу еще в девяти-десятилетнем возрасте, была на редкость своевременной. Ведь это произошло еще до поступления в вуз и полностью перевернуло отношение к учению, у которого в принципе не может быть дна !!! Я тут же убедилась в своем поразительном невежестве в области филологии: перед собеседованием при поступлении в Ленинградский университет у меня захватило дух от огромной толпы отличников (потом только в нашей группе из двадцати медалистов и пяти немедалистов оказалась представлена вся страна от Риги до Магадана, от Мурманска до тогдашнего Фрунзе). Эта массовка «клюквообразных» пятерочников роем роилась в знаменитом длинном коридоре университета и выясняла вслух мало знакомые мне вещи. Мои конкуренты то поражали меня длинным списком всех сочинений Шекспира, то разбирали в подзабытых мною деталях греческую мифологию, то вспоминали сюжет совсем неизвестного мне рассказа Чехова «О любви», чем напугали меня до дрожи. От страха в ушах застучала какая-то самоуничижительная цитата: «Уме недозрелый, плод недолгой науки, Покойся, не понуждай к труду мои руки…» Господи, да кто же автор?.. И это забыла… Все, все забыла… Это я от страха забыла Кантемира минут на десять.

Из заветной аудитории, где сидела комиссия, редко кто выходил сияющий, многие выбегали взъерошенные и расстроенные, и толку добиться от них было практически невозможно. Единственным утешением в этой моей панике было то, что я поняла: все ребята идут сюда из-за литературы. Поэтому сразу объявила комиссии, что хочу быть лингвистом. Я ожидала вопросов о языках, о знаменитых русских ученых-лингвистах, о спорных проблемах русской грамматики и пунктуации, об отличиях или особенностях языка и стиля художественных произведений. В частности, дрожала от возможных вопросов о стихотворных переводах! Но даже отдаленно никак не могла предположить то, что потребовалось комиссии. Оказывается, больше всего ее интересовала моя лояльность!!! Важнее всего было знать мне, школьнице, борьбу Сталина с марризмом! Вот тогда-то и пригодился мне мой подготовленный, но начисто забытый учительницей и не прочитанный в школе доклад, который, видимо, какое-то время требовало от нее начальство. Кто бы предположил этот смешной парадокс, но именно четыре сталинских отличия языка от надстройки (и это было все, что спросили тогда у меня экзаменаторы на собеседовании), то есть абсолютная, стопроцентная случайность, определили мою судьбу и спасли от грозившей альтернативы броситься в пучину неизвестной и страшной медицины. А ведь именно об этом тогда робко мечтал весь мой полтавский тыл!

Прокручивая в памяти конкретно-реальную картину своего полтавского детства, хронологически выстраивая все большие и малые события своей жизни с их радостями, потрясениями, страхами, бурными увлечениями и разочарованиями, остро осознаешь себя пусть бесконечно малой величиной, но фигуркой масштабной исторической панорамы нашей страны, а свою украинскую часть жизни – документальным свидетельством, казалось бы, совсем недавнего прошлого.