Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

В отношении же того, на ком жениться, ему было все равно; он вообще не любил женщин, {а по понятиям, данным ему при воспитании}, не придавал никакой важности брачному союзу.

После двухмесячного разыгрывания мной роли «невесты» Толстого свояченица моя с его сестрой и с ним в начале мая уехали в деревню к тестю. Это было для меня большим облегчением, что называется, камень свалился с плеч; {ежедневное слушание по нескольку часов болтовни Толстого чрезвычайно надоело, а вечные сплетни в доме, производимые его сестрою и только частию мне известные, совершенно опротивели; жене моей, хотя и было грустно расставаться с сестрою и приятельницей, которая, несмотря на свои недостатки, умела к себе привязать тех, кто были ей нужны, видимо также стало легче по их отъезде}.

В том же мае в имении тестя моего была свадьба Толстого и моей свояченицы. Тесть назначил ей ту часть своего имения, которая сначала назначалась моей жене. Впредь, до выдачи ей отдельной записи, он дал Толстому доверенность на управление этой частью имения и на получение доходов с нее. Толстые поселились в ней и продолжали постройку начатого мной для себя господского дома. Но это продолжалось недолго; между тестем и Толстым начались сильные распри, споры их доходили до неприличия со стороны Толстого. Они перестали видеться; это повело к тому, что Толстой писал к тестю дерзкие письма и последний, выйдя из терпения, уничтожил выданную Толстому доверенность на управление обещанной им дочери частью имения и, не желая более вести переписки с Толстым, дал ему знать через бурмистра, чтобы он немедля выехал из имения, а если он этого не исполнит, то тесть принужден будет его выслать через полицию. Толстой с женой уехал в деревню к своей матери в Княгининский уезд, а тесть не давал им ни копейки и перестал переписываться с своею дочерью. {О том, как это долго продолжалось и вследствие чего изменилось, будет много описано ниже.}

Перехожу к описанию занятий моих по службе в 1840 г. Работы по устройству водоснабжения Московского воспитательного дома начались с ранней весны. Они состояли:

1) В проведении воды, излишне изливающейся из фонтана на Варварской площади в ночное время, когда из него не бывает разбора, в подземный бассейн близ Воспитательного дома.

2) В устройстве над этим бассейном здания с помещением в нем двух паровых водоподъемных машин, попеременно действующих.

3) В устройстве против этого здания водоприемника в р. Москве и проложении от него водопровода до означенных машин, которые должны были поднимать и речную воду в Воспитательный дом.

4) В устройстве резервуаров на чердаках части Воспитательного дома, называемой квадратом.

5) В разведении из резервуаров воды по всем отделам дома.

По чрезвычайной обширности дома работы эти были весьма сложны и усложнялись еще более тем, что дом был давно построен, с весьма толстыми стенами и сводами, измерения которых не были с точностью выставлены на чертежах дома, и тем, что в доме были такие заведения, которые вполне отделены одно от другого, а именно училище для мальчиков, такое же для девочек, заведения для малолетних, для грудных младенцев и т. п. Эти разделения заставляли меня во время производства работ много бегать по лестницам. Осматривая работы в верхнем этаже одного отдела, для перехода в другой отдел в том же этаже, отделенный глухою стеной, надобно было спуститься в нижний этаж и по другой лестнице подняться в верхний.

Варварский водоразборный фонтан с мытищинской водой в районе современной Славянской площади, рядом с памятником Кирилла и Мефодия, и площади Варварские ворота. Действовал до конца XIX в.

Фото 1860-х гг.

Подробное описание этого сложного водоснабжения, составленное Максимовым, было помещено в «Журнале путей сообщения» в начале 40-х годов.

На работах по водоснабжению я проводил ежедневно все утро до 4-го часа пополудни и во время полуденного отдыха рабочих проводил время в правлении дома, где беседовал с главным надзирателем и председателем правления Штриком {698}, бывшим прежде в военной службе и лишившимся одной ноги в сражении, что не мешало ему очень легко ходить на деревянной ноге по лестницам, а также с одним из членов правления Богдановым н. Оба были люди умные, и так как хозяйственная часть по устройству водоснабжения лежала на правлении, то их постоянное мне содействие было очень полезно; наставления же весьма опытного строителя, моего начальника Максимова, весьма меня облегчали. Затруднения встречал я только от старшего архитектора дома Григорьева {699}, которому было неприятно, что посторонние люди занимались разными устройствами в доме без его участия. Но вдруг я был лишен надолго наставлений Максимова, весьма крепкого здоровьем и вдруг опасно заболевшего. Эта болезнь была так сильна, что он хотя и прожил еще около 12 лет, но постоянно чувствовал ее последствия.

Болезнь Максимова была последствием сильного огорчения по службе. В Москве существовала комиссия для строений, председателем которой под главным начальством московского генерал-губернатора, князя Д. В. Голицына, был сенатор Башилов {700}. Он не имел никакого понятия в строительной части и, <���сверх того>, вообще вел дела сумасбродно. Нашли нужным дать ему товарища, делового и знающего строительную часть. Голицын испросил Высочайшее соизволение о назначении в эту должность Максимова. По необходимости ежедневно присутствовать в комиссии и в предвидении работ в Воспитательном доме Максимов продал свой дом на Плющихе, а Е. П. Волькенштейн свою деревню близ Троицко-Сергиевской лавры, и на вырученные деньги был куплен дом вблизи комиссии строений и Воспитательного дома. Во вновь купленном доме поселились в одном этаже Максимов и Е. П. Волькенштейн, как будто муж с женой; при них были дочь и два сына последней. Башилов, и в особенности князь Голицын, очень довольны были занятиями Максимова и комиссии. В Петровском парке близ Москвы, устроенном, сколько помню, в 1826 г., были тогда гулянья по воскресеньям. В одно из этих гуляний Голицын встретился с Максимовым и очень благосклонно с ним долго разговаривал о новых своих предположениях по улучшению парка и о разных строениях в Москве, так что Максимов вернулся домой восхищенный встречею с Голицыным.

На другой день он, по обыкновению, поехал в комиссию строений и нашел, что на его месте в присутствии комиссии сидел полковник Бугайский, незадолго перед тем вышедший в отставку из корпуса инженеров путей сообщения, бывший всегда во враждебных отношениях к Максимову, который, не зная, что он заменен Бугайским, хотел сесть на свое место, но тогда Бугайский пояснил ему причину своего присутствия в комиссии, и был прочитан приказ об увольнении Максимова. По возвращении последнего домой сильный нервический удар положил его в постель; дали мне знать в Воспитательный дом об его болезни, и немедля были собраны доктора. Болезнь Максимова продолжалась долго, выздоровление шло медленно, и во время выздоровления требовали, чтобы он не занимался делами, а потому никого из его подчиненных к нему не допускали, и всех долее меня, потому что у меня были самые важные и наиболее беспокоившие Максимова работы и потому что он был привязан ко мне более, чем к другим, так что мне одному были известны все подробности причины его болезни, вследствие чего опасались, что свидание {его} со мной может повредить его здоровью. Такое удаление от должности человека достойного не приносит чести его начальству, но всего удивительнее тайна, которую сумели сохранить при этом, так что Максимов нисколько не подозревал возможности подобной катастрофы. Бугайский был женат на Свечиной, имел связи, знаком был в московском аристократическом кружке и потому легко мог иметь влияние на Голицына. [ сенатор Александр Александрович ] Башилов был стар, и Бугайский мог надеяться вскоре занять его место.