Андрей Дельвиг - Мои воспоминания. Том 1. 1813-1842 гг. [litres]

Во время нашего плавания с Анрепом присоединился к нам очень старый, но еще весьма бодрый знатный горец Каци-Моргани {745}, генерал-майор русской службы. В молодости он был нашим заклятым и очень опасным врагом, но, убедясь, что война с русскими окончится покорением Кавказа, он перешел к нам и остался верен до смерти. Горцы очень уважали его, а кого уважали, того и любили. Подходя к владетельному князю, они лбом касались к его руке; то же они делали, подходя и к Каци-Моргани. Последний носил бороду, которую красил красной краскою, и постоянно имел в руках плетку.

Из Сухума мы ездили в имение князя Александра Шервашидзе {746}, двоюродного брата владетельного князя. Он жил в довольно просторном деревянном доме, потчевал нас азиатскими сладостями, кальяном и трубками с длинными чубуками, а также обедом, приготовленным по-европейски.

Из имения князя Александра Шервашидзе поехали мы в долину Дал, в которую Н. Н. Муравьев, живший в Бомборах, делал в минувшем январе экспедицию. На полпути, в Цибельде, было поселение, состоявшее из русских, освобожденных из плена. В этом числе были действительно попавшиеся в плен к горцам, а также и наши дезертиры, возвратившиеся от горцев. Перед деревнею встретили нас верхом несколько крестьян, и в их числе сельский староста. Вид встретивших нас очень поразил меня, и тогда я понял, что только потому я не находил особенностей в русской физиономии, что с нею свыкся с молодости. Сельский староста оказался воронежец, следовательно, мой земляк. Проезжая в долину Дал, мы в некоторых местах встречали такие крутизны или такие большие отвесные камни, что должны были сходить с лошадей, влезать по крутизнам и камням, в то время как наших лошадей вели под уздцы. Места, по которым мы проезжали, были восхитительны. Между прочим, мы ехали несколько верст по лесу грецких орехов, которые в это время цвели, и запах их цвета был так силен, что от него болела голова. Около деревьев вился высокий дикий виноград; вообще растительность была и красива, и величественна. Целые леса лавров и рододендрона окружали Сухум, и в нем употребляли эти деревья на топливо и из лавров делали веники.

Раевский, предугадывая, что новороссийский генерал-губернатор князь М. С. Воронцов будет главнокомандующим на Кавказе, вел постоянную с ним переписку; он поссорился с ним впоследствии, поселясь в имении на Южном берегу Крыма, за то, что Воронцов в споре Раевского с туземным татарином за какую-то недвижимую собственность принял, по обыкновению, сторону татарина. Не один Раевский предвидел назначение Воронцова на Кавказ; <���но и> хитрый атаман черноморских казаков Завадовский ожидал того же и также с ним поддерживал переписку. Раевский, желая в 1840 г. показать Черноморскую береговую линию Воронцову, привез его на пароходе в Сухум и приказал принести лавры этому {краонскому} герою. Офицеры Сухумского гарнизона, зная, что пароходы топятся каменным углем, рассудили, что, верно, требуется вымести пароход, и изготовили для Воронцова из лавров не венки, а веники.

Я плохо ездил верхом и потому, садясь на лошадь, снимал шашку и отдавал ее бывшему при мне казаку, находя, что она мне только мешает. Горцы, видя меня без оружия и привыкнув с молодости не покидать его, очень этому удивлялись; некоторые из них, подъезжая к Анрепу, подле которого я большей частью ехал, показывали на меня и говорили, что я, верно, {должен быть} мулла.

Во время нашего обратного плавания с Анрепом к нам на пароход явился хорунжий Азовского казачьего войска Оленников н, только что взявший турецкую шхуну с 150 проданными черкешенками, которых везли в Турцию. Этот хорунжий был очень храбрый человек без всякого образования. Когда офицеры, бывшие на пароходе, спрашивали, как он своими баркасами взял шхуну, он отвечал: «Взял на абордаж; да что толковать, я ведь не архитектор, рассказать не сумею, а взять возьму». При этом он прихвастнул, что он на абордаж возьмет и английский корабль, хотя он таких кораблей никогда не видал. Бо льшая часть {означенных} 150 пленных черкешенок впоследствии вышли замуж за наших нижних чинов на береговой линии, где был совершенный недостаток в женщинах. Родственницы этих черкешенок приходили в укрепления видеться с ними и очень удивлялись тому, что они дозволяли себе дарить разные вещи, принадлежавшие их мужьям, и вообще распоряжаться собственностью своих мужей, тогда как их матери и родственницы в горах были рабынями своих мужей.

При подходе нашем к укреплению Гагры мы услыхали выстрелы в лесу. Гагры были выстроены под горою, с которой ловко брошенный камень мог попасть внутрь укрепления.

На пароходе нашем было много солдат, которых развозили по разным укреплениям; все взялись за ружья и ждали высадки на берег, чтобы принять участие в стычке. Взойдя в укрепление, мы узнали, что часть его гарнизона ходила в лес нарубить для топлива дров, где была встречена горцами, которые были прогнаны, прежде чем солдаты успели прибыть с парохода. Эти так называемые «дровяные экспедиции» для вырубки нескольких дерев редко обходились без кровопролития, но те, которые делались при мне, обошлись без выстрела, и потому Анреп шутя говаривал, что для одного этого стоило бы меня оставить на береговой линии. В Гаграх я нашел старого моего знакомого, воспитанника 1-го лицейского выпуска полковника [ Константина Карловича ] Данзаса, который беспрерывно отпускал остроты и каламбуры, большею частью неудачные.

При одном из укреплений имелась отдельно выстроенная неприступная башня; я хотел осмотреть ее, но вне укрепления нельзя было без конвоя сделать нескольких шагов; нарядили конвой, и со мной пошел Филипсон. Башня была деревянная о трех этажах; {по брошенной из третьего этажа лестнице мы поднялись в него}. В нижнем этаже хранилось продовольствие для нижних чинов, которых в башне было человек 20, и порох; второй этаж был занят их кроватями; в третьем же были в стенах амбразуры для стрельбы и внутренняя лестница, которая вела на наружный балкон, устроенный около всей башни. В полу этого балкона были проделаны отверстия для навесных ружейных выстрелов на случай близкого подхода неприятеля к башне. Взойдя на эту стрельницу, мы увидали, что все отверстия в полу, за исключением одного или двух, были закрыты деревянными кружка́ми. На вопрос Филипсона, зачем закрыты эти отверстия, нижние чины отвечали, что они все вместе никогда за нуждой не ходят, а более по одному, и потому им и одного отверстия достаточно. Вот как объяснил себе русский солдатик повод устройства навесной стрельницы; оказалось, что с самого устройства башни никто не объяснял нижним чинам способа защищаться в этой башне, и едва ли кто из начальствующих лиц бывал в ней. Впрочем, вообще укрепления на берегу Черного моря были устроены слишком сложно; фасы против моря ничем не были защищены; расположение же других фасов было такое мудреное, что местные начальники укреплений, большей частью полуграмотные, конечно, не знали, как воспользоваться ими при защите. Филипсон и я решили, что необходимо положить по штату укреплений «немцев» для объяснения гарнизонам всех этих мудреных построек.