Барт ван Эс - В поисках Лин. История о войне и о семье, утраченной и обретенной

Слышу беседу ведущего и гостя. Сначала я не улавливаю тему разговора, что-то о культуре карикатур во Франции. Упоминается какой-то парижский сатирический журнал. Он называется «Шарли Эбдо».

– Это случилось на редакционном совещании… обычно карикатуристы работают дома.

– Вы знали этих художников?

– Лично нет, но их работы мне были известны.

Произошло нечто важное. Упоминаются изображения пророка Мухаммеда и возможные последствия для свободы слова.

В семь часов – короткий новостной выпуск. В редакции сатирического журнала, в котором было принято регулярно высмеивать религию, в том числе ислам, застрелены одиннадцать человек. Угнана машина, на улице в упор застрелен полицейский, тоже мусульманин. Преступники, вооруженные пистолетами и кричавшие о мести, до сих пор в розыске. Известно, что на месте преступления они оставили удостоверение личности и оказались террористами, связанными с подразделением «Аль-Каиды» [7] Организация, признанная в РФ террористической. – Примеч. ред. , базирующимся в Йемене. По всей Европе на улицы выходят люди. Десятки тысяч людей стоят молча и держат самодельные плакаты с одной и той же надписью: «Я – Шарли Эбдо».

Мой маленький автомобиль медленно ползет в красном свете чьих-то стоп-сигналов, а радиоведущие тем временем обсуждают ситуацию. Они цитируют экспертов и связываются с корреспондентами, работающими на месте преступления. За вечер появляются новые подробности, разговор сворачивает уже на оценку последствий, а в половине девятого начинается интервью с Йобом Кохеном, бывшим мэром Амстердама. Он вспоминает, как десять лет назад воспринял убийство голландского режиссера Тео ван Гога.

Ван Гог (потомок знаменитого живописца) был кинорежиссером, лауреатом ряда премий и ярым защитником свободы слова. Он принципиально стремился ломать все границы дозволенного. Например, рисовал едкие карикатуры на тему Холокоста, а Иисуса называл «гнилой рыбешкой из Назарета». В 2004 году он снял фильм «Покорность», название которого отсылает к одному из вариантов перевода с арабского слова «ислам». Режиссер показал мусульманских женщин, подвергшихся жестокому обращению в семье, прямо на их телах он написал цитаты из Корана, касающиеся отношения к женам. Фильм показали на национальном телеканале VPRO – изначально это протестантская телерадиокомпания. Через три месяца, когда в девять утра режиссер ехал на велосипеде в офис, в него выстрелили восемь раз прямо на улице и перерезали ему горло. Убийца, мусульманский экстремист, который ранил двух случайных свидетелей, оставил мстительную записку, адресованную сценаристке фильма Айан Хирси Али, приколов ее ножом к груди ван Гога.

По радио прокручивают отрывок из речи, которую Кохен произнес в тот вечер перед людьми, очень похожими на тех, что вышли на улицы в Париже и по всей Европе. В ней он говорит о «площади Дам [8] Центральная площадь Амстердама. – Примеч. ред. , символе нашей свободы» и о том, как следует добиваться прогресса «обсуждением, пером и, в качестве крайнего средства, судом, но не самочинным правосудием». Его слова призывают к толерантности, к единству, и толпа горячо их одобряет.

Но даже в ноябре 2004 года его воззвание звучало идеалистически. Нормы свободы самовыражения, к которым апеллировал в тот момент Кохен, разделяет далеко не весь мир.

Одно время Нидерланды действительно были страной, где даже премьер-министр ездил на работу на велосипеде без охраны. Но 6 мая 2002 года убили Пима Фортёйна. Подобно ван Гогу, он был в своем роде экстремистом, своеобразно и очень по-голландски сочетая левачество и крайне правые взгляды. Фортёйн был открытым геем, противником политкорректности, иммиграции и ислама, который он называл «устарелым» и не сочетающимся с современной жизнью. На выборах в Роттердаме, в которых он участвовал от местной партии, он получил чуть более тридцати семи процентов голосов. После этого он учредил собственную политическую партию, «Список Пима Фортёйна». Накануне национальных выборов, оказавшись в числе лидеров голосования, он был убит пятью выстрелами в затылок, когда вышел из государственного медиацентра в Хильверсюме. Убийца оказался вовсе не сторонником джихада, а фанатичным противником промышленного животноводства, считавшим взгляды Фортёйна на ислам и иммиграцию угрозой общественным нормам. Но эти подробности, как и в случае убитого полицейского-мусульманина, легко забываются.

Постепенно пробка рассасывается, и я сворачиваю в сторону Утрехта. Интервью с бывшим мэром Амстердама завершено, начинается круглый стол, в котором снова и снова звучит выражение «исламский фашизм». Завтра Париж ждут новые испытания: захват кошерного супермаркета и убийства людей, и на этот раз агрессия будет умышленно направлена на евреев. Уже темно, я прибавляю скорость и снова поражаюсь, как предшествующая эпоха наслаивается на современность: нелепые теории заговоров, экономический спад, утрата веры в умеренных политиков, которые многим кажутся незначительными и коррумпированными. Мой маленький автомобиль движется среди грузовиков, которые везут в Европу товары: холодильники, телевизоры, мебель, пластиковую обувь. Здесь, на трассах, кажется, что от старой Европы не осталось ничего, кроме ее призрака.

В церкви тепло. В стрельчатые окна льется яркий свет, и круглый витраж над кафедрой сияет синим и желтым. От собравшихся пахнет нафталиновой чистотой – они в своих лучших воскресных нарядах, встают и садятся все одновременно и нараспев произносят одни и те же слова: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе».

Лин повторяет за ними эти слова. Иногда, если она торопится или запаздывает, то слышит собственный голос – в церкви он звучит как незнакомый. Здесь так хорошо, вокруг столько народу, и приятно двигаться и говорить хором вместе со всеми.

Ноги у нее больше не болят. Она помнит, хотя уже смутно, лысую макушку врача – лишь легкий пушок вокруг темени. Несколько месяцев назад, когда она только прибыла сюда, он помазал ей болячки чем-то жгучим. В кабинете у доктора было очень чисто. На стене висела схема человеческого тела – все внутренности на виду.

Священник, который нынче утром приехал из Арнема на велосипеде, чтобы прочитать проповедь, поднимается на кафедру. Но сначала вступает чтец из паствы: «Иисус отвечал: мне должно делать дела Пославшего Меня…»

Голос у него звучный, и он читает, словно стихи: «…приходит ночь, когда никто не может делать».

В школе сейчас проходят стихи, в том числе и из Псалтыри, – их учат наизусть.