Виктор Минут - Под большевистским игом. В изгнании. Воспоминания. 1917–1922

С суши город тоже окружен сплошной оградой с глубоким рвом, с каменными эскарпами и контрэскарпами, но и рвы, и гласисы, усаженные многолетними деревьями, утратили свой грозный характер и превратились в живописные аллеи и парки.

Здания тоже были большей частью отжившего типа и архитектуры. Не менее как двухсотлетней стариной веет от них. Я люблю такие города; они напоминают мне Псков, где протекла моя ранняя молодость.

Во время этих прогулок я, соединяя приятное с полезным, пополнил свой инвентарь приобретением некоторых необходимых вещей из военных складов, оставшихся после эвакуации американской армии. Так, сравнительно недорого купил себе пару довольно тяжелых, но зато очень прочных башмаков из желтой кожи с такими же гетрами; пару брезентовых башмаков, специально для Индийского океана, по опыту моего первого путешествия в 1906 году, хотя тогда была весна – май месяц, а теперь должна была быть зима – начало декабря, но под экватором разница между летом и зимой незначительна. Купил еще кое-какие вещи, и очень сожалея, что одеялом, простынями и бельем я запасся уже в Берлине: здесь все можно было получить и лучше, и дешевле.

Но всему приходит конец: пришел конец и нашей томительной стоянке в Бресте. 14 ноября, утром, было объявлено для всеобщего сведения, что в ночь с 14-го на 15-е «Могилев» отходит. На палубе шли спешные приготов ления к отплытию. В машинном отделении разводили пары, и густые клубы дыма поднимались из труб парохода, заволакивая и без того грязно-серый осенний небесный свод.

Около десяти часов вечера, когда были сняты сходни, произвели поверку пассажиров, и я недосчитался двух человек, из которых один был тот штабс-капитан, о котором я упоминал выше. Сколько было в других группах, не помню, но и там тоже был недочет.

На следующее утро проснулся уже на открытом рейде. Пароход стоял на якоре, ожидая лоцмана. Подошла шлюпка с двумя загулявшими пассажирами, но мои так и не явились. Тронулись в путь часов около десяти. Погода была пасмурная, накрапывал дождь, слабый ветер рябил свинцовое море.

Мало-помалу серые стены и башни Бреста тонули на туманном горизонте. Лоцман покинул пароход, и «Могилев», предоставленный самому себе, ритмически содрогаясь при оборотах винта, стал рассекать воды недоброй славы Бискайского залива.

Первый день нашего плавания был совершенно спокойный, но к вечеру уже поднялся ветер, а ночью начало покачивать уже довольно чувствительно. Поутру, как и надо было ожидать, значительная часть пассажиров не явилась к утреннему чаю. За обедом столы наполовину пустовали, за ужином и того более. Только на следующий день, когда ветер несколько утих и ясный, солнечный, довольно свежий день сменил непогоду, проголодавшиеся данники морской болезни рискнули спуститься в столовую, расположенную в носовой части корабля, где качка ощущалась сильнее, чем на корме и в средней части судна, где она была менее всего чувствительна.

При такой же ровной погоде мы обогнули берега Испании и Португалии, которые временами появлялись в виде узеньких полосок на отдаленном горизонте, и подошли к Гибралтару, где оба берега, как европейский, так и африканский, появились одновременно по обе стороны парохода. Миновали Гибралтар и безостановочно продолжали дальнейший путь по Средиземному морю к Мальте, где пароход должен был возобновить запас топлива.

Длинные дни монотонного плавания пассажиры коротали большей частью за карточной игрой и лото. Обширная кают-компания всегда была битком набита играющими. Я допускаю еще некоторое развлечение коммерческой карточной игре, где есть место для размышления, для комбинаций, словом, некоторая пища для ума, но совершенно не понимаю, как можно находить удовольствие в лото, а между тем несколько десятков игроков, дам и мужчин, часами просиживали, устремив глаза на расположенные перед ними карточки, лихорадочно передвигая по ним пуговки или мелкие монетки под зычный голос режиссера.

Редко кого можно было видеть за книжкой. Судовой библиотеки не существовало, и любители чтения должны были довольствоваться случайными книгами, взятыми с собой некоторыми запасливыми пассажирами. Неиграющие и нечитающие слонялись без дела по пароходу, останавливаясь иногда у борта, чтобы полюбоваться игрой дельфинов, что было единственным развлечением для глаза: шли мы вдали от берегов, земли – ни признака, даже чайки не появлялись, хотя они иногда удаляются от берегов на значительное расстояние. Некоторые же пассажиры избрали еще более простой способ коротать время в промежутки между принятиями пищи: они просто заваливались спать и довели эту способность спанья до весьма высокого предела.

Погода была все время пасмурная, довольно холодная; небо серое, вода свинцовая; на ту лазурь, с которой соединяется всегда представление о Средиземном море, и намека не было.

Мне лично скучать не приходилось, так как надобно было привести в должный порядок списки германской группы, проверить личные сведения о членах ее и т. п. Работа была довольно сложная ввиду того, что более или менее полные и достоверные сведения были даны немецкими комендатурами о бывших военнопленных. Немцы были сами заинтересованы в том, чтобы звание и состояние каждого лица были определены совершенно верно и точно, ибо по окончании войны они должны были получить возмещение от нашего правительства за содержание их. Не то было с беженцами. Списки на последних были составлены заведующими лагерями, то есть такими же беженцами, как и они, на основании личных опросов, так как мало кто имел при себе письменные документы. Еще в бытность в Берлине мне не один раз приходилось убеждаться, насколько осторожно нужно относиться к этим личным показаниям и какой строгой проверки они требуют. Припоминается мне по этому поводу рассказ А. П. Кутепова {242}о том, как он приводил в порядок Галлиполийскую армию {243}. Трудно было на первых порах разобраться ему среди обломков врангелевской армии, спешно эвакуированной из Крыма. Много было самозванцев, присвоивших себе вовсе не принадлежащие им чины и звания. Ему удалось путем перекрестных допросов поставить каждого на свое место, а для того чтобы отбить охоту к этому спорту, установил он и наказания, причем за норму принял день ареста за излишне присвоенную звездочку на погонах. Не столько самое взыскание, в сущности легкое, сколько эта норма, ставящая в смешное положение обнаруженного самозванца, возымели свое действие, и самозванство прекратилось.

У нас на корабле невозможно было применять подобную меру, пришлось удовлетворяться взаимными свидетельскими показаниями опрашиваемых, и многие лица так до конца и остались под сомнением.