Алексей Лубков - Михаил Катков. Молодые годы

Вступительная лекция Леонтьева произвела отрицательное впечатление на М. П. Погодина: Михаилу Петровичу показалось, что молодой лектор принижает роль христианства в истории, недостаточно почтительно говорит о памяти своих предшественников — филологов Московского университета и злоупотребляет иноязычными речениями. «Нечего щадить, а надо с первого раза давить» — такова была резолюция Погодина [403] М. П. Погодин — С. П. Шевырёву. Цит. по: Барсуков М. П. Жизнь и труды М. П. Погодина: В 22 кн. Т. 9. С. 217–218. .

Хотя упрек в пренебрежении прошлым Московского университета был напрасен. Говоря о важнейших принципах образования, Леонтьев возвращался как к опыту и памяти своего учителя Дмитрия Львовича Крюкова, так и к наследию, оставленному предшествующими поколениями. Предостерегая студентов на пути познания и овладения науками, он указывал на опасность, исходившую от многознания и поверхностного усвоения многочисленных дисциплин и научных истин «без глубокого понимания и развития умственных способностей». Опыт классической древности служил в этом случае положительным примером: «Древние учились думать, судить и чувствовать, а не наполняли своих голов бессвязными познаниями и не ослабляли своих сил изучением разнородных предметов. Этим объясняется ясность мыслей, их везде сопровождавшая» [404] Леонтьев П. М. О классицизме, европеизме и народности. М., 1847. С. 9. . Изучение греческой и римской классики позволяло, по его мнению, обратиться к истокам европейской образованности. «Нам полезно, нам необходимо, чтобы к нам шел свет и с другой стороны, со стороны классической древности. Тогда мы и от нашей почвы получим прямые, самостоятельные произрастания» [405] Там же. С. 12. , — заключал Леонтьев. Можно сказать, лектор наглядно демонстрировал изящный способ соединения русских и европейских начал.

К вопросу о соотношении «европейского» и «почвенного» современники и потомки будут возвращаться неоднократно, дискуссируя и осмысливая онтологические, историософские и антропологические проблемы, размышляя об особенностях исторического развития России и Запада, роли духовного начала в истории, национальной идентичности. А впереди героев нашего повествования ждали жизненные штормы, сопутствующие процессам становления и обретения себя, духовному возмужанию.

Время готовило большие перемены. По выражению С. М. Соловьёва, «свистнул свисток на Западе, и сменилась декорация на Востоке» [406] Соловьёв С. М. Мои записки для детей моих, а если можно, и для других // Соловьёв С. М. Собрание сочинений. Т. 18. М., 1995. С. 619. .

«Франция больна», — констатировал из Парижа Герцен, находящийся там с весны 1847 года и успевший хорошо познакомиться с парижским бытом и культурой [407] Подробнее о жизни Герцена в Париже см.: Прокофьев В. А. Герцен. М., 1987. С. 212–225. . Запах денег, пронизывающий всё вокруг, материальные интересы, собственность, превратившаяся в религию, овладели всем обществом в отличие от совсем недавнего времени, когда идеи и слова заставляли «покидать дом, семью, для того чтобы взять оружие и идти на защиту своей святыни и на низвержение враждебных кумиров». Теперь они, как писал Герцен, «потеряли свою магнетическую силу» [408] Герцен А. И. Письма из Франции и Италии // Герцен А. И. Собрание сочинений: В 30 т. Т. 5. М., 1955. С. 57–58. . «Тут фанатизм и корысть вместе, тут ограниченность и эгоизм, тут алчность и семейная любовь вместе» [409] Герцен А. И. Письма из Франции и Италии. С. 65. . В этой новой атмосфере чувствовалось предзнаменование гибели, во всем ощущался дух смерти: «смерть в литературе, смерть в театре, смерть в политике, смерть на трибуне, ходячий мертвец Гизо с одной стороны и детский лепет седой оппозиции — с другой» [410] Там же. С. 68. . Гнетущая обстановка предреволюционного Парижа вынуждает Герцена покинуть Францию и устремиться в Италию.

Февральская революция 1848 года во Франции началась демонстрациями. В водовороте захлестнувших улицы Парижа событий одно за другим сменялись отставка премьер-министра, отречение и бегство короля Луи-Филиппа I, кровавые столкновения, повлекшие гибель людей, создание Второй республики, объявление о созыве Учредительного собрания [411] См. «Записки о французской революции 1848 г.», предназначавшиеся для отправки московским друзьям Анненкова. Анненков П. В. Парижские письма. М., 1983. С. 281–285. Литературно обработанная версия рассказа была опубликована несколькими годами позже в русских журналах, в том числе в «Русском вестнике», редактируемом Катковым. .

Бытует мнение, что, когда новость о революции достигла Петербурга, император Николай I прервал бал у наследника словами: «Седлайте коней, господа, во Франции провозглашена республика!» Скорее допустимая на страницах исторического романа, чем в действительности [412] Выскочков Л. В. Николай I. М., 2003. С. 293. , эта реплика прекрасно отражает царящие в обществе ожидания. Все без исключения хорошо осознавали происходящее и то, что революционное движение быстро распространится далеко за пределы Франции. Волнения вскоре охватили Италию, Австрию, Германию, началось движение в Польше. В манифесте 14 марта 1848 года император Николай I провозглашал готовность «встретить врагов наших, где бы они ни предстали» и «в неразрывном союзе с святою нашею Русью защищать честь имени русского и неприкосновенность пределов наших» [413] Цит. по: Барсуков Н. П. Жизнь и труды М. П. Погодина: В 22 кн. Т. 9. С. 255. .

Из прежнего круга приятелей Каткова, пребывающих в это время за границей, были те, кто приветствовал революцию. Услышав о провозглашении республики, М. А. Бакунин, высланный за публикацию в пользу польского движения, срочно вернулся в Париж, обуреваемый страстью погрузиться в разразившуюся стихию. В планах было отправиться на русскую границу, куда устремилась «польская эмиграция, готовясь на войну против России», и ожидать восстания в Варшаве. В последнем Бакунин не сомневался, уверенный, что революция перекинется на основную территорию России, «потому что полная горючего материала Россия ждет только воспламеняющей искры» [414] Цит. по: Пирумова Н. М. Михаил Бакунин. М., 1970. С. 91. .

В самой России сочувствовавшие революции искренне верили, что в Европе совершился «переворот, который вызвал наружу все сокровенные стремления современного человечества, все недоразумения, сомнения, вопросы, которые могли возникнуть при настоящем порядке вещей, и который непременно поведет к полному их решению» [415] Георгиевский А. Мои воспоминания и размышления // Русская старина. 1916. Т. 165. № 3. С. 86. . Студенты Московского университета передавали друг другу последние новости в кондитерских, где газеты были бесплатны, читали о революционных событиях. В восторге от новости о падении монархии во Франции двадцатилетний студент юридического факультета Б. Н. Чичерин облачился в простыню вместо тоги и «стал кричать: „Vive la République!“» [416] Да здравствует республика! (фр.). См.: Чичерин Б. Н. Воспоминания Бориса Николаевича Чичерина: Москва сороковых годов. М., 1929. С. 74. .