Григорий Гнесин - Воспоминания бродячего певца. Литературное наследие

Он был сутулый. В своё время, когда в молодости он был в Европе и работал одно время в английском порту, таскал мешки – моряки решили над ним посмеяться и дали ему груз, который был намного больше полагающегося. Он взял этот груз, сделал привычное движение и тут же потерял сознание, упал. Рассказывал, что слышал, как в его спине что-то хрустнуло, и разогнуться он уже не мог. На всю жизнь остался слегка сутуловатым. По-видимому, там были порваны какие-то связки.

А что касается характера – характер был трудным. Он был очень нервным. Там, где он себя чувствовал, что называется, в своей тарелке, он был очень весёлый, жизнерадостный, общительный и умел быть в центре внимания, чувствовал себя великолепно. Дома это был человек очень занятой, молчаливый. Единственной, с кем он был всегда ласковым, была я.

Я этих трудностей не видела. Другие ощущали. Он часто приходил домой хмурый, недовольный, захлопывал двери. И все в доме ходили на цыпочках. Позвать обедать поручали мне – мне это можно. Когда мне было уже лет пятнадцать, и я «пропадала» с мальчишками на набережной, в доме начинался переполох. Отец возмущался – девочка пропала, и никто не знает, где она. В волнении сам идёт искать. Но когда я приходила домой, мне никаких замечаний не было, мне разрешалось всё.

Человек он был очень неровный, поэтому те, кто общался с ним, когда у него было хорошее настроение, сохраняли впечатление о нём, как о человеке общительном, обаятельном, интереснейшем. Те же, кто попадал в его другое настроение, были о нём другого мнения. Он был раздражительным, готов был их уничтожить.

У Гнесиных у всех разные характеры, двух одинаковых среди них не было. Самый добрый был Михаил Фабианович…

Тех немногих людей, которые изредка появлялись у нас дома, могу по пальцам перечислить – я всех их помню. Я помню, как у нас однажды был Мейерхольд. Я была ещё маленькой, мне было лет шесть с половиной. Меня тогда поразил его нос и длинные, из-под стола вылезающие ноги. Я любила рисовать и нарисовала его в профиль на маленькой бумажке. Как я понимаю, если бы этот рисунок показать теперь, он, вероятно, был бы воспринят, как очень хорошая карикатура. А Мейерхольд посмотрел, положил к себе в карман и сказал: «Сохранить!» 123 123 Рисунок этот сохранился в архиве М. Ф. Гнесина в РГАЛИ (фонд 2954).

Второй человек, который однажды появился, – это отец моей подружки. Но выяснилось это позже, перед самой войной, когда папы уже не было. Придя к ним в дом, я увидела портрет на стене и сказала: «Вот этот человек был у нас в доме». Это был чтец – Владимир Степанович Чернявский. Замечательный человек, редкой доброты. Пока мои родственники выясняли, где же мне жить, я два месяца жила у Чернявских. И он всегда относился ко мне как к родной дочери. Знакомство их было давнее. Они работали в одном театральном коллективе в те времена, когда папа работал в Петрозаводске и на Северной железной дороге, немного – и в театре Гайдебурова 124 124 Гайдебуров Павел Петрович (1877–1960) – актёр, режиссёр, многие годы руководил Передвижным театром П. П. Гайдебурова и Н. Ф. Скарской. .

Дважды на улице я видела, как папа обрадовался своим друзьям. Один был какой-то Иван Иванович – по-видимому, актёр – фамилии не знаю – огромный, толстый и улыбающийся. А второй был Борис Пронин 125 125 Пронин Борис Константинович – актёр, инициатор создания знаменитого артистического кабаре «Бродячая собака» в Петербурге (1912–1915). . Вдруг папа оставил меня, бросился к какому-то человеку, и они оба, обнимая друг друга, закрутились на месте. Потом, когда они расстались и мы пошли дальше, он говорит: «Ну ты пойми – это же Борис Пронин!» Мне пришлось приставать к нему, чтобы он рассказал, кто такой Пронин. Вот так я впервые услышала о «Бродячей собаке», о людях, собиравшихся там.

Однажды, я на всю жизнь это запомнила, к моей маме пришли её друзья. Её приятельница, Елена Александровна, должна была уезжать вместе с мужем (он был геолог-золотоискатель) куда-то в Сибирь. Был устроен прощальный вечер, и папа пел, и был он в особенном ударе. Я помню, как Елена Александровна сидела тихо, смотрела на папу мечтательно. И несмотря на то, что с ней рядом сидел её муж, она вдруг сказала: «Вот за таким голосом я бы встала и пошла куда угодно». На что мама ей ответила: «Я так и сделала». Именно так оно и было.

С папой маму познакомил её брат – архитектор Лев Владимирович Руднев 126 126 Руднев Лев Владимирович (1885–1957) – крупный архитектор, лауреат Государственной премии СССР, автор проекта здания МГУ на Ленинских (Воробьевых) горах. . Это было через «Бродячую собаку». Дядя Лёва там часто бывал. Папа пел неаполитанские песни. Они познакомились. Выяснилось, что папе негде жить. Мама и брат жили вместе в одной квартире. В три часа ночи дядя Лёва приволок домой какого-то очаровательного молодого человека, сказав маме: «Вот, Муня, познакомься. Ты знаешь, как он поёт? Он приехал из Италии, будет жить у нас!» Сам дядя Лёва в это время очень ухаживал за своей будущей женой, и ему было ни до мамы и ни до кого-нибудь. Потом он уехал в Севастополь, а Севастополь отрезали от России, и было неясно, вернётся ли он когда-нибудь оттуда.

Основное, что не нравилось маминой сестре, когда мама выходила замуж за папу, так это его положение: ни кола, ни двора, ни квартиры, ни положения, ни вообще какой-либо работы – ничего.

Они мечтали поехать вместе в Италию. Все мамины сёстры и брат – все бывали за границей. Кто учился, а кто просто так ездил. А мама была самая младшая. И она нигде никогда не была. Не было возможности: она сидела с больной матерью.

Вообще было много перемен, скопленные деньги превратились в ноль, и, конечно, стало ясно, что никакой поездки в Италию уже не может быть. Художник Андрей Тырса говорил маме обо мне: «Я знаю, почему у Вашей девочки такие голубые глаза – она родилась в мечтах о Средиземном море». Голубые глаза у меня были довольно долго, даже не голубые, а синие. У многих людей глаза меняются в зависимости от настроения. Во всяком случае, когда я однажды сидела в классе, на переменке мне было очень весело, и мои девочки сказали мне: «Слушай, у тебя синие глаза». Они были серо-голубые и вообще непонятно какие. А мечта о Средиземном море всё-таки была.

К тому времени, как дядя Лёва вернулся, то тут была уже семья, была уже я. В те времена казалось невозможным проживание двух семей в трёхкомнатной квартире. Коммуналки появились чуть позже. Выселить маму с ребенком дядя Лёва, естественно, не мог. Поссорившись с папой (они наговорили друг другу резкостей), дядя Лёва с семьёй вынужден был искать себе квартиру. Маме он заявил, что ноги его в этом доме больше не будет. Слово своё сдержал. И появился в доме только после ареста папы.