Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Точно назвал Есенина Валентин Катаев в своей знаменитой книге “Алмазный мой венец” – королевич.

Пока советские критики призывали к борьбе с “есенинщиной”, девушки учили стихи королевича наизусть, а молодые люди пели под гитару “народные” песни, сочиненные на стихи Есенина.

Любовь Вали к стихам Есенина понятна. Странно другое. Именно Валя, а не Цветаева познакомила Мура с его стихами, хотя была знакома с Есениным и даже собиралась писать о нем поэму. Но Мур стихов Есенина до июня 1941-го определенно не читал. Валя особенно рекомендовала Муру “Черного человека” и “Анну Снегину”.

Пожалуй, это дальше от интересов Мура, чем даже кирсановская “Гуцульщина”. Понравились ли Муру стихи Есенина? Трудно сказать определенно. В июле Мур приобретет даже две книги Сергея Есенина. Одну купит, другую ему подарит Митя. В эвакуацию Мур возьмет и томик “Избранного” Есенина. А в дорогу он брал или самые любимые книги, или книги новые, которые хотел обязательно прочесть. Есенин будет у него рядом с Расином, Корнелем, Дос Пассосом и Ахматовой. С другой стороны, Мур отнесет “любовь к Есенину” к общим недостаткам русских.

Но это будет позже. А пока, в июне 1941-го, Валя с Муром гуляли по городу, много беседовали. Мур больше говорил о себе, но искренне пытался найти темы, близкие своей подруге. Когда Валя призналась, что “ненавидит учителей и математику”, Мур согласился: да, учителя “довольно противные”. Украинка Валя терпеть не могла “гармошку и «русские» пляски”, и Муру это тоже импонировало: “Мы отлично флиртуем”. Ему нравилось, что у них с Валей “общие вкусы: мы ненавидим малышню и признаём, например, огромную ценность денег” 868, – подчеркивал он. В общем, при всей разнице воспитания, опыта, привычек они в самом деле нашли друг друга: “Хорошо, что у нас есть общее: наша молодость, жизнерадостность, наблюдательность, отвращение к дурному вкусу. Два последние качества во мне доведены до крайности. Тогда как у Вали они еще почти в зачаточном виде, но ничего, и то хлеб…” 869

Интересно, что Валя выбрала для свиданий и прогулок места поближе к дому Мура. Сама она жила совсем в другом районе – за Яузой и Садовым кольцом, ближе к Таганке, в Пестовском переулке, 9 [139] Адрес дома приблизительно вычислен по домашнему телефону, который Валя оставила в письме к Муру. . Этот добротный пятиэтажный доходный дом из красного кирпича был построен в начале XX века.

Валин дом – второй от перекрестка Пестовского и Николоямской улицы, которая во времена Вали и Мура называлась Ульяновской. Парадный подъезд, как и положено, выходит в переулок, а чтобы попасть в дом с черного хода, нужно пройти через такую же краснокирпичную арку в небольшой дворик.

Путь до школы занимал у Вали минут 30–35. Надо было довольно долго идти по Ульяновской, пересечь Садовое кольцо, перейти неширокую Яузу по Малому Устьинскому мосту и выйти на Яузский бульвар, а уж по нему дойти до Покровского. В школу и домой Валя ходила одна. Мур никогда ее не провожал, она этого и не требовала. Очевидно, понимала, что окрестности ее дома вряд ли привлекут Мура.

Это район, сохранивший и теперь многое от старой, дореволюционной Москвы. Вдоль Ульяновской/Николоямской тянутся одно-двухэтажные здания городских усадеб. Рядом с ними – несколько церквей, чудом уцелевших, до конца не уничтоженных воинствующими безбожниками. Стоит направиться от Пестовского переулка чуть дальше на восток, к перекрестку с Малой Коммунистической (Малой Алексеевской [140] Сейчас – улица Станиславского. ), – увидишь изящный барочный храм святителя Алексия, в те времена – полуразрушенный. Если же пройти через Пестовский переулок до Мартыновского переулка, слева откроется вид на огромный храм Мартина Исповедника, и сейчас потрясающий воображение туристов. Можно идти вдоль Ульяновской. Тогда за храмом святителя Алексия и церковью преподобного Сергия Радонежского откроется знаменитая Рогожская слобода. Раньше там селились московские старообрядцы. До старинного Спасо-Андроникова монастыря рукой подать. Монастырь был давно закрыт, в уцелевших постройках располагались учреждения Наркомата обороны. Но можно было хоть издали полюбоваться на древние московские храмы, монастырские стены и башни. Увы, как мы знаем, всё это было Муру органически чуждо. Вале, вероятно, и в голову не пришло бы водить его по этим достопримечательностям. Да и что она могла о них знать? Поэтому выбор был сделан в пользу новой, советской, сталинской Москвы.

Мур и Валя не только вместе гуляли по улице Кирова, по улице Горького, по Бульварному кольцу. Валя – первая девушка, которую Мур пригласил на футбол, а затем в кино. В филармонию водить не решился. В ресторан они вроде бы не ходили. Но летом 1941-го Мур не бывал в ресторанах даже с Митей. Время “Националя”, время “гастрономических удовольствий” в его жизни прошло.

Валя любила балет и джаз. Однако в театр и на концерт они с Муром сходить не успели. Но Валя, кажется, и без того была довольна. Ради Мура она не только пошла на совсем не интересный ей футбол, но и даже сама купила билеты. Мур долго размышлял: стоит ли вернуть ей деньги? А может, просто заплатить за нее в другой раз? Или его Валя – “человек с деньгой”?

Как бы то ни было, Мур находил в ней всё новые достоинства. Она и остроумная, и веселая, и наблюдения у нее правильные. Муру очень хочется ее развеселить, рассмешить. Он гордится Валей, рассказывает Мите и Юре, что его девушка “умна, оригинальна и хорошенькая”. Але Мур охотно пишет о своей девушке, не называя, впрочем, имени, которое его сестре всё равно бы ничего не сказало: “…я с этой девицей здорово провожу время – она остроумна и изящна – а что мне еще надо?” С другими девчонками ее не сравнить – “они невозможные”.

В июне – июле 1941-го роман продолжается, хотя скоро Муру станет ясно, что общего у них с Валей не так много, как ему бы хотелось. Читает она “очень много дряни”. Он попытается переучить Валю, приблизить ее к своему миру: “Я пытаюсь ей дать понять пресность некоторых вещей, которые ей нравятся, я стараюсь, чтобы она была более культурной, хочу направить ее по тому пути, который ей подходит. Словом, я стараюсь ее немного обтесать. Это очень трудно. Она сама говорит (правда, шутя): «Уже поздно»”. 870871