Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Сезон 1941-го начался 27 апреля, а в Москве даже позже (из-за холодной весны) – 3 мая. Московское “Динамо” сразу же захватило лидерство в чемпионате. Но именно 5 июня, когда Мур пришел на стадион, нашла коса на камень. Футболисты с Донбасса нанесли грозным москвичам поражение: 0:2. Среди зрителей был и сам Алексей Стаханов, приехавший на стадион из своей шикарной квартиры в Доме на набережной. Журналистам он дипломатично говорил, будто ему близки обе команды. Мур ни за кого не болел, просто наслаждался футболом.

10 июня он снова был на стадионе. Играла вторая сборная профсоюзов с командой Красной армии [145] Именно так в 1941-м называлась бывшая и будущая команда ЦДКА (Центрального дома Красной армии, затем Центрального спортивного клуба армии – ЦСКА). . Армейцы вышли на поле без нескольких ведущих игроков. Еще месяц назад за грубость (удар соперника головой) был дисквалифицирован Анатолий Тарасов. Тот самый Тарасов, будущий великий хоккейный тренер. Из-за травмы не играл знаменитый бомбардир Григорий Федотов. Так и не увидел Мур обладателя “лучших ног страны”, как называли тогда Федотова. Ступни у Федотова были и в самом деле особенные, прямо-таки медвежьи, а удар – мощный и неотразимый. Но армейцам и без него хватило сил на победу. Единственный мяч забил на 51-й минуте опытный полузащитник Константин Лясковский: “Профсоюзам II задали в ж…” – прокомментировал Мур. Во французском оригинале дневника сказано даже грубее: “Les «Syndicats» se sont faits foutre” [146] Эфрон Г.С. Дневники. Т. 1. С. 366, 363. .

Зрелище, которое видел Мур на “Динамо”, несколько отличалось от современного. Футбол был более открытым, атакующим – все-таки пять нападающих, считая инсайдов! Вратари носили кепки – козырек защищал от солнца, которое могло в неподходящий момент ослепить голкипера и помешать поймать или отбить мяч. Вратарские свитеры, как и в наше время, отличались разнообразием. Скажем, голкипер киевского “Динамо” Николай Трусевич, “высокий, худощавый, гибкий, как лоза”, играл в свитере с широкими ярко-зелеными полосками.

“Трусы у футболиста, как юбки у женщин: то «макси» – до пят, то «мини» – выше колен” 887888, – замечал Андрей Старостин. Перед войной в моду вошли очень широкие и очень длинные трусы. Они напоминали шотландские килты.

На футболках еще не было номеров, поэтому любимых игроков надо было знать в лицо. Мур ходил на стадион недавно и в лицо, конечно, не знал даже звезд вроде спартаковца Георгия Глазкова или московского динамовца Михаила Семичастного. Но футбол парижскому мальчику нравился: он давал “острые ощущения”. Мур почти не пропускал матчей на “Динамо”. Однажды пришел даже с Валей, но у Вали болела голова, и Мур был больше озабочен состоянием подруги, чем игрой. Матч показался ему неинтересным. В тот день команда Красной армии и сталинградский “Трактор” сыграли вничью – 1:1.

Митька, по словам Мура, “обалдел”, когда узнал о его увлечении футболом: “…он, видимо, думает, что это «не интеллигентно, не по-европейски»”. 889Между тем советская интеллигенция в тридцатые как раз и любила футбол. Среди болельщиков – актер Михаил Яншин и режиссер Валентин Плучек, певец Марк Бернес и секретарь Союза писателей Александр Фадеев, Лев Кассиль, автор первого футбольного романа “Вратарь республики”, и тот же Юрий Олеша, создавший в романе “Зависть” до сих пор не превзойденное в русской литературе описание футбольного матча.

Артисты, писатели, музыканты не гнушались знакомством с футболистами, благо среди звезд советского футбола попадались и книгочеи, и театралы. Если тренер позволял, то после победного матча шли вместе отмечать победу в “Метрополь”, “Националь” или в “Арагви”. Дмитрий Шостакович однажды, воспользовавшись отъездом жены, пригласил к себе в гости всю команду “Зенит”. Он хотел поближе познакомиться “с героями футбольных драм, на которых мы смотрели только с большого расстояния…”. 890

Как-то раз Мур увидел на трибуне звезду отечественного кино Николая Крючкова. Тот пришел празднично одетым, с орденом Ленина на груди, и не один – “с каждой стороны по бабе” 891. Крючков был очень весел: московские спартаковцы разгромили киевское “Динамо” – 3:0.

Всего за пятнадцать дней Мур посмотрел шесть матчей чемпионата СССР и слушал одну радиотрансляцию [147] С матча команд “Профсоюзы-2” и “Стахановец”. Футболисты Донбасса победили москвичей – 1:0. . А последний матч, который Мур увидел на стадионе, состоялся 19 июня. Московские динамовцы играли с “Трактором” из Сталинграда. Хозяева поля много атаковали, но Семичастный, Бесков, Трофимов били мимо ворот. Команде не хватало крайних нападающих – Ильина и Дементьева. Оба пропускали игру из-за травм, а замену своим форвардам Аркадьев еще не подобрал. “У команды пропали прежние красивые комбинации с полузащитниками, не точны удары по воротам, чувствуется усталость”, – писал в отчете о матче корреспондент газеты “Красный спорт” Михаил Сушков. Все-таки динамовцы открыли счет в первом тайме. Но во втором динамовец Всеволод Блинков сыграл рукой в штрафной площадке. Сталинградец Ливенцев реализовал пенальти. Вскоре пенальти назначат и в ворота “Трактора”. Центрфорвард динамовцев Сергей Соловьев установил мяч на точке и после небольшого разбега ударил – мощно, но неаккуратно. Мяч улетел выше ворот – и далеко, к башням восточной трибуны. Ничья 1:1. Был вечер четверга. Закончился последний футбольный матч в довоенной Москве.

Последний предвоенный день, субботу 21 июня 1941 года, Мур провел без Цветаевой. Она пошла в гости к переводчице Нине Яковлевой, которая жила в самом центре Москвы – в Телеграфном переулке. Цветаева читала собравшемуся у Яковлевой обществу “Повесть о Сонечке”, потом свои стихи и переводы.

Мур тем временем сходил в букинистический, где за пять рублей продал книгу Козина о Туркменистане. Ту самую, что недавно давал почитать Вале. На вырученные деньги купил себе хорошей почтовой бумаги. Взял в библиотеке книгу Фаррера: “…ну да, в Валину честь”. Еще утром виделся с Митей Сеземаном, который как раз вернулся с дачи. Вечером дописывал письмо сестре, потом открыл американскую коммунистическую газету “Daily Worker” , которую, должно быть, приобрел тоже утром. Читал о судьбе Пабло Пикассо в оккупированном немцами Париже и ел литовский шоколад, привезенный Иришей. Слушал французские и британские радиостанции. Лондон передавал веселую музыку. Играли джаз.

Утро 22 июня для москвичей было спокойным, действительно воскресным. Разве что прохладным, пасмурным. Ночью прошел дождь. В Литве, Западной Белоруссии и на Западной Украине уже несколько часов шли бои. Бомбили аэродромы, обстреливали доты укрепленных районов, захватывали мосты через приграничные реки. А по радио транслировали музыку и сообщали вести с полей. Правда, некоторые московские радиолюбители, слушавшие заграничное (в том числе немецкое) радио, еще утром узнали страшную новость. Двенадцатилетний Гурий Ребриков с утра взял два бидона и пошел в лавку за керосином: “Идя назад с полными бидонами, примерно в 10 часов утра встретил своих школьных приятелей, один из которых спросил: «Уже запасаешься?» – «Почему “уже”?» – удивился я. «Да потому, что война началась – Германия на нас напала!» – «Откуда вы знаете?» – «Соседи сказали, они слушали радиоприемник и напоролись на Берлин на немецком языке»”. Но большинство москвичей об этом еще не знали. В Сокольниках начался детский праздник. На стадионе “Динамо” готовились к параду физкультурников. В парках играли духовые оркестры.