Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Горожане, в особенности молодые, не пережившие ни Первой мировой, ни Гражданской, отнеслись к объявлению войны без страха. Война и война, не зря же столько лет к ней готовились. Как верно сказал товарищ Молотов: “Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!”

Мур вообще был рад войне с Гитлером: “Я же торжествую: я всегда был антинацистом и всегда говорил, что III-й Рейх – враг. События показывают, что я был прав”. 898Валя Предатько тоже радовалась. Она говорила Муру, что “война – плюс для школы: должны <���…> уменьшить количество часов учебы”. 899Они с Муром гуляли, ходили в кино. Мур дал ей почитать сборник стихов Кирсанова, к которому еще не охладел. Через несколько дней он даст ей еще и “Гроздья гнева” Стейнбека. Сам он читал тогда “Подземелья Ватикана” Андре Жида. С Митей Мур в эти дни часто ходил по букинистическим: “В Москве полно замечательных книг, никто их не покупает, потому что ни у кого нет денег”. 900Не было денег и у парижских мальчиков.

Накануне войны и Валя, и Митя собирались уехать из Москвы отдыхать. Теперь отъезд отменили, что подняло Муру настроение.

Мите было уже девятнадцать лет. Еще 22 апреля он побывал в военкомате и получил воинскую специальность. В случае призыва в армию его должны были направить в войска связи. Знал бы Митя, что вытянул тогда счастливый билет! Решение военкомата повлияет на его дальнейшую судьбу. Впрочем, тогда казалось, что служба в армии ему вовсе не грозит: незалеченный туберкулез освобождал от призыва даже в военное время. 2 июля Митя снова сходил в военкомат и в госпиталь, и его освобождение от службы подтвердили.

Мур пристально следил за положением на фронте. Его особенно радовала поддержка Запада. Черчилль решительно выступил на стороне Советского Союза и заверил, что британцы никогда не подпишут соглашения с Гитлером. О том же заявил и Рузвельт. Америка еще не вступила в войну, но активно помогала Великобритании. Теперь американский президент пообещал помощь и воюющему Советскому Союзу.

Между тем жизнь вокруг менялась. В подвале дома на Покровском в кочегарке начали оборудовать бомбоубежище. На подсобные работы мобилизовали жильцов, и Мур впервые в жизни занялся физическим трудом. С 17:45 до 20:30 (он скрупулезно подсчитал) работал “конвейером”: таскал, точнее, передавал из рук в руки кирпичи, которыми укрепляли подвал. Запачкался и порядком устал. Москва готовилась к противовоздушной обороне, и Мур с 1 июля дежурил на крыше, готовился тушить зажигалки – зажигательные бомбы. Каждый день – с шести утра до полудня. Или с шести вечера до полуночи. Цветаева очень боялась за него, хотя Москву еще не бомбили.

Мура больше беспокоила не война, а перспектива съезжать из квартиры на Покровском бульваре. Семья Шукстов вернулась в Москву, и Цветаевой с Муром пришлось искать новую квартиру. Мур злился на Шукстов: “Они народили детей и теперь, когда все в сборе, идиоты, им нужна площадь, и они, не задумываясь, нас выгоняют. От всего этого многому учишься. Учишься ненавидеть буржуев, эгоистов-буржуев, грязнуль с их дурацкой многочисленной и кретинской малышней, их идиотизм, их безразличие, их страхи и подлости и главное – их уродство”. 901

Оставшись без радио, Мур мог судить о событиях на фронте лишь по сводкам Совинформбюро да по слухам, что циркулировали в городе. Первое время и сводки, и слухи были бодрыми и патриотичными. Немцы несут большие потери, повсюду им дают отпор: “Надо заметить, что немцам наносят сильные поражения по всей границе кроме тех мест в Белоруссии, где им удалось через границу прорваться”. 902В эти дни Эмма Герштейн, работавшая тогда в Литературном музее, готовила с коллегами новую выставку. Сотрудники музея тогда шутили: «Есть только две цели – взять Берлин и открыть выставку». Нам казалось, что Берлин возьмут без нас и очень скоро” 903, – вспоминала Герштейн. А 25 июня “вся Москва гудела о том, что Красные Войска взяли Варшаву и Кенигсберг”. 904Это уже Георгий Эфрон записал в своем дневнике. Кстати, это была не такая уж и фантастика. От лесов под Белостоком, где был дислоцирован 6-й мехкорпус генерал-майора Хацкилевича, до Варшавы было 80 километров. Фронт перед ним держала одна германская 258-я пехотная дивизия. 6-й мехкорпус – это тысяча танков, включая 352 новейших Т-34 и КВ-1. Этих танков немцы никогда еще не видели в бою. Как знать, что бы случилось, если б этот бронированный кулак прорвал немецкую оборону: в Варшаве тогда находился штаб группы армий “Центр”. Но 6-й мехкорпус ждала совсем другая судьба – печально известный “белостокско-минский котел”, где погибли лучшие армии и мехкорпуса Западного фронта. И это лишь часть военной катастрофы июня – июля 1941-го. Уже 28 июня немцы вошли в Минск.

Разгром был полной неожиданностью и для Сталина, и для Жукова (начальника Генерального штаба), и для всего военно-политического руководства Советского Союза. На день или на два Сталин, видимо, даже самоустранился от руководства. До сих пор спорят о том, что происходило с фанатичным, несокрушимым и несгибаемым советским вождем в первые дни войны. Ссылаются на воспоминания Микояна, опубликованные через двадцать один год после его смерти. На воспоминания Хрущева, который в те июньские дни был не в Москве, а в Киеве, но знал о московских событиях из рассказа Лаврентия Берии. Но вот воистину бесстрастный источник: журнал посещений кремлевского кабинета Сталина. Весь вечер 28 июня Сталин интенсивно работает, принимает девятнадцать человек: наркома иностранных дел Молотова, наркома внутренних дел Берию, наркома обороны Тимошенко, начальника Генерального штаба Жукова, секретаря ЦК и члена Главного Военного Совета РККА Маленкова, первого секретаря московского обкома Щербакова и других ответственных товарищей. Нарком государственной безопасности Меркулов и председатель правления Госбанка Булганин заходят в кабинет Сталина дважды. Это обычный для Сталина рабочий вечер.

А 29 июня – ни одного посетителя. И 30 июня – тоже.

29 июня Сталин побывал в Наркомате обороны, после чего уехал на дачу в Кунцево, где оставался по меньшей мере до 30 июня или до 1 июля.

В его отсутствие Молотов, человек как будто без нервов, на совещании вместе с Ворошиловым, Маленковым, Берией, Микояном, Вознесенским предлагает создать для руководства страной Государственный комитет обороны (ГКО). На следующий день Молотов с товарищами отправится в Кунцево к Сталину с предложением возглавить ГКО. Только с 1 июля записи посещений кремлевского кабинета Сталина возобновляются.

В Москве, конечно, ничего не знали об этих событиях. Да и о положении на фронте судили по сводкам Совинформбюро. А сводки эти были довольно обтекаемые, но внушавшие оптимизм. Немцев будто бы повсюду били, отбрасывали за линию государственной границы. Советские газеты писали о неизбежном поражении гитлеровской Германии. 29 июня “Правда” сообщала лишь про “успешную борьбу с танками противника” “на Минском направлении” 905. И даже “на Шауляйском направлении” захватили-де наши войска “много пленных, значительное количество которых оказалось в состоянии опьянения”. 906На самом деле Шауляй немцы заняли еще 26 июня. Хуже того, немецкие танки уже захватили переправы через Западную Двину у Даугавпилса. А это уже не Литва, а Латвия. 29 июня впору было писать не о Шауляйском, но о Рижском направлении. 30 июня возьмут и Ригу.