Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Еще до Цветаевой в этих местах гостила Анна Ахматова, посвятившая Шервинским стихотворение “Под Коломной”:

Марине Цветаевой, приехавшей сюда 12 июля 1941 года, было, конечно, не до стихов.

Дачников было совсем мало. “Повсюду зеленые поля, поют птицы, словом – деревня”, – констатировал Мур. Радио не работало, за политическими новостями, без которых Мур не мог жить, приходилось ходить на станцию. Там можно было прочитать вчерашние газеты.

Сначала Мур был настроен благодушно, ведь в деревне “можно шататься, купаться, и есть тысяча других возможностей” 927. На следующий день, правда, Мур едва не утонул в Москва-реке. Его вытащил из воды Александр Кочетков. Это происшествие не особенно расстроило Мура, он вообще не был трусом. Но жизнь в деревне быстро его разочаровала.

Храмы его не заинтересовали, хотя самый знаменитый из них, Никольский, был совсем рядом с дачей Кочетковых. Такое впечатление, что Мур его даже не заметил, как месяц назад не заметил дворец Шереметева в Кусково.

Неподалеку от Песков находится Коломна, один из древнейших городов Подмосковья, известный старинными церквями и остатками кремля, построенного при Василии III. Кремль в Коломне сооружали те же мастера, что незадолго до того построили Московский кремль. Правда, большую часть коломенского кремля обыватели давно разобрали по кирпичикам на хозяйственные нужды, но остались всё же стена и семь башен. В одной из них окончила свои дни Марина Мнишек.

В городке было на что посмотреть. С начала XX века украшали Коломну чугунные водоразборные колонки диковинного вида, поставленные на деньги местной купчихи. Они напоминали башенки с фонариками на вершинах. Местные жители называли их “бассейками”. Однако ни “бассейки”, ни древнерусские сюжеты и старинные храмы Коломны, Старков и Черкизова не вызвали у Мура никакого интереса. Это был для него мир чужой, чуждый, непривлекательный.

С первого же дня Мур жалуется, что с продуктами в деревне “плоховато”. Вместо риса – гречневая каша, которую почему-то так любят русские. К тому же кормили не рассыпчатой ядрицей, а кашей-размазней из продела. Вместо белого хлеба – черный. Любимых Муром котлет, очевидно, тоже не было. Была похлебка. “Жуть. Мрак”, – сказала бы Эллочка-людоедка. Но Мур не Эллочка, он описывал свои “страдания” на многих страницах, по-русски и по-французски.

Мур много думал о Мите и Вале, особенно о Вале. Никогда не будет он скучать по ней так, как в Песках. Короткая разлука обостряет чувства, и в записях 16 июля 1941 года: “Как хочется увидеть Валю. Хотя ею и не обладал, но как-то по ней изголодался”. “Забыла ли меня Валя, и письмо мое доставит ли ей удовольствие или нет?” Мур ставит ее даже выше своего единственного друга. Валя ассоциируется у Мура с самым дорогим для него понятием: “Я боюсь, как бы имя «Валя» не стало бы похожим на «Париж». Воспоминания!” – пишет он еще раньше, 13 июля. 928

Мур мечтает попасть в Москву хоть на несколько часов и просто поболтать с Валей и Митей. Главное – с Валей, “потому что она мне нравится и мне просто вкусно с ней говорить и глядеть на нее”. 929Мур завидует Кочеткову, который часто ездит в Москву, и с тоской вспоминает, как хорошо было еще несколько дней назад. Мур был тогда “свеж, как огурчик, и флиртовал с Валечкой”. 930Он очень боится, что Митя и Валя могут уехать в эвакуацию, пока он будет коротать время с обитателями кочетковской дачи. После отъезда Кочеткова на даче остались Марина Цветаева, Вера Меркурьева, Инна Кочеткова и до девяти кошек. “Скука и сплошной бред. Что я здесь, собственно говоря, делаю? Общество матери и двух старух, интересующихся кошками – красота!” 931

У Меркурьевой было три кошки, у Кочетковых – шесть! Инна Кочеткова была очень доброй, отзывчивой женщиной. Она часто подбирала бездомных котов и кошек, лечила их, выхаживала. Промышленность Советского Союза не выпускала игрушек для животных. О такой роскоши еще и мечтать не могли. А потому Инна и Вера Александровна варили яйца вкрутую и давали их кошкам поиграть. Обе женщины так увлекались своими животными, что, случалось, забывали приготовить обед для Кочеткова: “Кошки всё съели”. Александр Сергеевич не жаловался. Он собирал яйца-игрушки, мыл их, чистил и ел.

Среди подопечных семьи Кочетковых был бесхвостый кот Пума, “большой любитель прогулок в парке у Шервинских”. Когда Пума в очередной раз убегал, Вера Александровна “пролезала в щель забора дачи Шервинских и стремилась поймать Пума, а кот от нее убегал”. 932Приходилось устраивать целую облаву, чтобы поймать животное и вернуть его домой.

Летом 1941-го над кошками нависла угроза, которую и обсуждали Инна Григорьевна и Вера Александровна. В Москве уже всерьез говорили о будущей эвакуации. Собственно, сама поездка в Пески была для Цветаевой и Мура некоторой заменой настоящей эвакуации из Москвы. Кочетковы собирались ехать в Ашхабад, но никто не позволил бы им взять с собой кошек. Значит, отъезд хозяев означал неминуемую кошачью смерть. Так что разговор о кошках был для хозяек в высшей степени серьезным и актуальным. А Мур видел перед собой лишь “двух старух, страдающих кошкоманией”.

Цветаева с раннего детства звала его “Мур”, “Кот”, “Мурлыга”, “мой неласковый котенок”. И Мур, включаясь в домашнюю игру, говорил Марине Ивановне: “Фыррр!” На одной из французских фотографий Мур позировал с котом или кошкой на коленях. Цветаева много говорила и писала о котах. Между тем она вовсе не была настоящей кошатницей. Цветаева очень избирательна. В котов она влюблялась, как влюблялась в людей. Последней ее хвостатой любовью был кот Габричевских в квартире на улице Герцена: “…чудный кот, мышиный, египтянин, на высоких ногах, урод, но божество. Я бы – душу отдала – за <���…> такого кота”. Зато в Голицыно ей совсем не понравился “вороватый уродливый” кот. 933Вряд ли она была к нему справедлива. Несчастное животное вынуждено было как-то добывать себе еду, да при этом еще не попасться в зубы деревенской собаке или в руки злому мальчишке.

Что касается Мура, то в свои шестнадцать лет он был совершенно равнодушен к котам, равно как и к другим животным. Ему и в голову не могло прийти завести хоть какое-то живое существо. У него было слишком мало, исчезающе мало сентиментальности. Запредельный эгоизм, сосредоточенность на себе и своих чувствах, переживаниях, интересах сделали его абсолютно невосприимчивым к чарам мохнатых и хвостатых.