Сергей Беляков - Парижские мальчики в сталинской Москве [litres]

Фет прожил в лифляндском городке три года, вдвое дольше Корфа, но ни Верро, ни лифляндские немцы и эстонцы (“чухонцы”) не стали ему ближе. И как же он будет радоваться, когда, не покидая пределов Российской империи, пересечет границу между Лифляндией и Псковской губернией. Губернией, совсем не родной ему, но всё же русской: “Когда мы за Нейхаузеном, перешедши через мосток, очутились на русской земле, я не мог совладать с закипевшим у меня в груди восторгом; слез с лошади и бросился целовать родную землю…” 799 – вспоминал Фет.

Корфу было десять-одиннадцать лет, и он чуть было не стал немцем. Фет же приехал в Лифляндию в том же возрасте, в каком Мур приехал в Советский Союз.

В последние два французских года влияние французского окружения на Мура должно было заметно усилиться. В марте 1937-го Аля уехала в СССР, в октябре уехал отец. Мальчик был предоставлен сам себе. В то время “меня занимали и заполняли мой ум три явления – пресса, радио, кино” 800, – напишет он Але 20 декабря 1942-го. Но ведь и пресса, и радио, и кино были французскими… В это же время Мур вполне осваивает культуру французских кафе. Становится их клиентом, частым посетителем.

ИЗ ПИСЬМА ГЕОРГИЯ ЭФРОНА К СЕСТРЕ, 20 декабря 1942 года:

Никогда, ни до, ни после, я не жил так полно, интенсивно, никогда так не увлекался; в те годы скука была мне неизвестна и внешняя блестящая оболочка событий своей заманчивостью заставляла меня трепетать и радоваться. <���…>…мое представление о счастье продолжает быть связанным – для меня – с 37–39 гг. Потом были испытания, мучения, встречи, отдельные радости, но прежнего удовлетворения уже не было. 801

С двенадцати-четырнадцати лет у детей начинается активное формирование префронтальной коры головного мозга [104] О функциях префронтальной коры можно почитать, скажем, в книге известного ученого нейробиолога и популяризатора науки Роберта Сапольски. См.: Сапольски Р . Биология добра и зла: как наука объясняет наши поступки / пер. с англ. Ю.Аболиной, Е.Неймарк. М.: Альпина нон-фикшн, 2019. С. 48–63. . Владимир Губайловский, ссылаясь на работы современных нейроэндокринологов, предполагает, что после этого возраста смена национальной идентичности маловероятна. Можно переехать в другую страну, можно выучить в совершенстве иностранный язык (хотя с годами и это сделать всё труднее), но национальность уже не сменить. “Окно возможностей” или закрывается вовсе, или становится труднодоступным.

Мур приехал в сталинскую Москву, когда это “окно” для него должно было закрыться. Ассимилироваться было поздно. Все попытки сблизиться с новым русским окружением, с одноклассниками кончались одним и тем же: Муру становилось скучно. Со временем русские сверстники начнут его даже раздражать, особенно если будут при нем судить о Франции. О любимой Франции, о милой Франции. Русские же смотрели на него как на “француза”, “европейца”, “парижского мальчика” без “капли русского духа”. Он мог быть им интересен (особенно девочкам), но они не считали его своим. Об ассимиляции не было и речи.

“Нации чужды друг другу, как и люди, различные по характеру, возрасту, вере, нравам и потребностям. Они с любопытством и тревогой обмениваются взглядами, усмехаются, гримасничают, приходят в восторг от какой-то мелочи и стараются перенять ее, игнорируя целое, умирают от зависти или преисполняются презрением. И хотя иногда их желание общаться и прийти к взаимопониманию вполне искренно, но что-то не складывается, и неожиданно их контакты непременно прервутся. На каком-то уровне возникает совершенно непонятный предел для общения, столь длительный и глубокий, что его невозможно преодолеть”. 802803

Это писал Поль Валери в своем сборнике “Regards sur le monde actuel” (“Взгляд на современный мир”). Пожалуй, лучше и теперь не скажешь. Не знаю, обратил ли Мур внимание именно на эти слова, но они точно описывают происходившее с парижским мальчиком в сталинской Москве.

“Взгляд на современный мир” Мур прочитает в первых числах апреля 1941-го. Но еще раньше, в марте, Мур познакомится со стихами Валери. После этого он больше не вспомнит о “Как закалялась сталь”. Да и псевдонародные думы, сочиненные Багрицким и Кирсановым, померкнут рядом с блеском последнего великого поэта Франции.

Валери считался живым классиком. Во Французской академии он занял место умершего Анатоля Франса. Мур собирался почитать что-нибудь из его сочинений летом 1940-го, но не успел, чтения ему и без того хватало. А Митя уже читал Валери и ценил высоко. “Взгляд на современный мир” ему подарил отчим.

13 декабря 1940-го Мур с Митей были в библиотеке иностранной литературы. Мур читал “Mickey Mouse Weekly” , Митя “просматривал какие-то роскошно изданные произведения Валери”. 804У Дмитрия не было сборника “Charmes” [105] “Charmes” – один из самых известных сборников Поля Валери. На русский язык иногда переводят как “Чары” или “Очарования”. В современном переводе сборник Валери назван просто “Стихотворения”. , и Мур с Митей договорились: Митя подарит Муру на день рождения две книжки Кирсанова, а Мур перепишет для Мити “Charmes” . Митя обещание исполнил, а Мур после январской ссоры долго злился на него и потому свое обещание выполнить не спешил. Но в марте их отношения возобновились, хотя за глаза Мур называл Митю “необычайно цинично-корыстным человеком” и его раздражал “скептический смех Митьки”. Тем не менее парижские мальчики снова встречались, обсуждали французскую литературу, советскую литературную критику, ели мороженое на улице Горького и ездили на трамвае “А” по Бульварному кольцу. Митя щеголял в новом костюме и рассказывал Муру про ИФЛИ, куда собирался поступать после окончания школы. Тогда же стал продавать Муру книги. Мур купил у него “Краткий философский словарь”, собирал деньги на три тома “Очерков по истории западноевропейской литературы” Петра Когана. Митя запросил за нее 15 рублей, у Мура столько не было. Но со временем Митя отдаст Муру трехтомник в обмен на его парижский галстук.

В марте Мур все-таки взял тетрадку и переписал для Мити сборник Валери. Пока переписывал – прочитал, и для Мура это стало событием: “Между прочим, я как будто открыл нового любимого автора – Валери, – записывал Мур в дневнике. – Этот поэт и писатель настолько умен, тонок и совершенен в форме, что, конечно, он – крупнейший писатель Франции и Запада”.

Стихи Поля Валери бесконечно далеки от “революционного пафоса”, который еще месяц назад так привлекал Мура. Это просто совершенно другой мир.

Вот отрывок из “Думы про Опанаса” Багрицкого, которая еще недавно так понравилась Муру: