Александр Сенкевич - Венедикт Ерофеев: Человек нездешний

Обращусь к книге «Теория драмы от Аристотеля до Лессинга», автор которой известный литературовед и историк искусств Александр Абрамович Аникст [386]. Сделаю из неё несколько выписок, касающихся основных принципов построения идеального драматургического произведения, каким его видели эти гении античного мира: «Согласно Горацию характеры в пьесах должны быть психологически достоверны, поведение и поступки героев призваны содействовать темпераменту и возрасту персонажей»; «Следуя Аристотелю, Гораций требует, чтобы действие развивалось по внутренним причинам и чтобы развязка естественно вытекала из хода событий, а не происходила под влиянием внешних сил, хотя бы и божественных»; «Гораций настаивает на том, чтобы в драме было пять действий — не больше и не меньше» 4.

Французский поэт, критик и теоретик классицизма Никола Буало-Депрео [387]подвёл итоги эстетики классицизма в знаменитом сочинении — поэме-трактате в четырёх песнях «Поэтическое искусство».

В драматургии классицизма соблюдаются три Аристотелевых единства: единство действия, единство места и единство времени. То есть пьеса должна иметь главный сюжет, в её пространстве действие соответствует одному и тому же месту и не занимает более двадцати четырёх часов.

Венедикт Ерофеев соблюдает все эти три правила в пьесе «Вальпургиева ночь, или Шаги Командора». Композиция пьесы также состоит из пяти актов, предписанных Горацием.

Венедикт Ерофеев часто сокрушался, что большей частью писавшие о пьесе критики мало что в ней поняли. Об этом свидетельствует хотя бы один из рекламирующих её анонсов: «Это пьеса об одном дне из жизни обитателей сумасшедшего дома. По форме — это трагедия, по содержанию отчасти тоже. Формулировки точные, острые, что ни монолог — новая пища для размышлений. Пьеса заставляет грустить, украдкой вздыхать и по временам сокрушаться над бесславной участью подпольной советской интеллигенции, прообразом которой выступает главный герой “Вальпургиевой ночи” — Гуревич, поэт-алкоголик».

Должен сразу сказать, что никакой подпольной интеллигенции в пьесе Венедикта Ерофеева и в помине нет. Не только что она во плоти не появляется, но даже дух её не присутствует. Если автор этой рекламы имел в виду диссидентов, то Венедикт Ерофеев по ним не сокрушался, а жалел. Некоторых из них назвав «новыми большевиками», приравнял к ленинской гвардии. Вот этих людей, как вспоминала его сестра Тамара Гущина, он предлагал «душить в колыбели» 5.

Но сперва вернусь в более глубокую старину, чем время французского классицизма, — к языческим поверьям о ведьминых ночах.

Ночь с 30 апреля на 1 мая — это время, в котором происходит действие пьесы. У многих народов оно соотносится с праздником ведьм и всей нечистой силы. Обычно эта нечисть прилетает к месту своего сбора на метле, захватив с собой для любовных игр чертей и воздав почести Сатане — хозяину праздника, сообщает князю тьмы о всяческих сотворённых ею пакостях и злодеяниях, а уж затем объедается разными яствами, избегая хлеба и соли, которых нечистая сила, согласно поверьям, не любит. Понятное дело, что, насытившись, ведьмы и черти веселятся на всю катушку и занимаются неистовым развратом.

В славянской традиции эта ночь называется Живи на ночь, или Велесова. У европейцев это небезызвестная Вальпургиева ночь. По сей день живы дохристианские представления, что этой ночью можно увидеть своё будущее и осуществить связь с загробным миром посредством проведения определённых ритуалов.

Вместе с тем в христианском мире почитают жившую в VIII веке монахиню — святую Вальбургу (Вальпургу) Хайденхаймскую [388]. Она известна как покровительница моряков, крестьян, больных и рожениц. Святая Вальбурга сотворила много чудес, включая умиротворение взбесившихся собак. Встречаются её изображения с псом — символом проводника в мир мёртвых и с треугольным зеркалом, помогающим заглянуть и в будущее, и за черту смерти. В последнее воскресенье апреля празднуется перенесение мощей святой Вальбурги.

Ночь с 30 апреля на 1 мая также привлекает внимание астрологов. Они полагают, что сочетание Меркурия и Венеры в Овне устанавливает связь с прошлым. Эта связь активизируется с помощью Платона, покровителя мёртвых. В эту ночь настежь открываются двери в иной мир и нет никаких препятствий для установления контактов с душами мёртвых.

В нынешние дни Вальпургиева ночь во многих странах Европы воспринимается как развлекательный праздник, посвящённый пришедшей весне. Как и в старые времена, люди жгут костры, проводят карнавальные шествия и принимают участие в разнообразных игрищах.

И наконец, вспомню трагедию Иоганна Вольфганга Гёте «Фауст».

Максим Кантор в своей выдающейся книге «Учебник рисования» для эпохи Просвещения не случайно нашёл убедительный и точный образ Вальпургиевой ночи: «То было время, когда телесные прихоти возвели в ранг духовных дерзаний, а либеральные умы это поощряли — в пику христианской догматике эпоха Возрождения оправдала язычество XX века. То было время нескончаемой Вальпургиевой ночи, воспетой лучшими умами, время “Исповеди” природолюбивого Руссо, “Орлеанской девственницы”, “Войны богов”, розовых будуаров Буше, сентиментальной похоти Ватто. Эпоха Просвещения не вызвала к жизни третье сословие, как обыкновенно говорят, нет, она поступила проще: всех произвела в третье сословие. Журден потому и может притвориться дворянином, что дворяне давно стали Журденами — а этикету обучиться несложно» 6.

С Вальпургиевой ночью я в меру своих сил, кажется, разобрался. Впрочем, чуть было не забыл ещё об одном празднике, которого с нетерпением ждёт как персонал психиатрической лечебницы, так и её пациенты. Это 1 мая — День солидарности трудящихся всех стран. Он в наше время отмечается как День весны и труда. В 1985 году в этот день также не работали, шумно отмечали за праздничным столом эту международную дату. Об этом празднике, как и о подобных ему, Венедикт Ерофеев выразился прямо и без всякого стеснения словами пророка Исайи: «Праздники ваши ненавидит душа моя» 7.

Второе название пьесы Венедикта Ерофеева «Шаги Командора». Смысловая связь Вальпургиевой ночи и истории Дон Жуана и Командора понятна. Одно впаяно в другое инфернальными страстями и напрямую соприкасается с потусторонним миром. Венедикт Ерофеев обратился к одному из самых распространённых сюжетов в мировой литературе.

Теперь перейду к «Шагам Командора». История о советских Дон Жуане и Командоре не стала бы такой уж головоломкой, как Вальпургиева ночь, если бы не одна загвоздка: сразу не поймёшь, кто в пьесе Венедикта Ерофеева Командор, а кто Дон Жуан. Выбирать приходится между двумя персонажами трагедии: пациентом психбольницы Еуревичем и медбратом Боренькой по кличке Мордоворот. А может быть, существовал ещё кто-то третий? Автор подаёт ситуацию, однозначно описанную в трагедии Александра Сергеевича Пушкина «Каменный гость», немного зашифрованной. В ходе рассмотрения трагедии предложу свой ответ на этот непростой вопрос. Вот что писал в комментариях к этой «маленькой трагедии» известный пушкинист Сергей Михайлович Бонди: «“Каменный гость” посвящён анализу страсти; здесь это — страсть, судьба человека, сделавшего удовлетворение любовной страсти утверждением своей жизни. Образ Дон Гуана у Пушкина не похож на его предшественников в мировой литературе» 8.