Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Отношения с управлением КГБ, в силу закрытости этой организации и неопределённости её положения в тот момент, ограничивались отчетами начальника управления о ситуации в районе.

Взаимоотношения с прокуратурой оказалась гораздо сложнее.

Прокуратура является централизованной системой органов, осуществляющих от имени государства надзор за исполнением законов. Во главе её стоит Генеральный прокурор. Далее следуют прокуроры субъектов федерации, городов и районов. Объектом надзора являются и сами органы власти: советы и их исполкомы.

Ну, а что делать, если сам прокурор ненадлежащим образом выполняет свои надзорные функции и способствует тем самым нарушению закона? Оказать на него воздействие может вышестоящий прокурор, а отстранить от должности только Генеральный прокурор. Эта жёсткая «вертикаль» подчинённости в совокупности с корпоративной спайкой делает прокуроров совершенно неуязвимыми.

У нас было достаточно много претензий к работе прокурора района. Обращение в городскую прокуратуру не дало результата. Тогда Совет направил Генеральному прокурору РФ обращение с просьбой освободить прокурора Выборгского района Санкт-Петербурга Ушакова М. И. от занимаемой должности за систематическое невыполнение им надзорных функций. К обращению были приложены документы, подтверждающие факты.

Месяца через полтора раздался телефонный звонок. Звонила женщина, одна из заместителей прокурора города: «Генеральная прокуратура переслала нам вашу жалобу на прокурора района и поручила разобраться в этом деле. Так вот, сообщаю вам, что мы провели проверку по вашей жалобе и оснований для отстранения Ушакова от должности не нашли. Отдельные недостатки в работе районной прокуратуры будут устранены в рабочем порядке. Официальный ответ вы получите от нас через несколько дней».

Несмотря на неудачную попытку «достать» прокурора, я считал и продолжаю считать, что контроль «вертикальных» государственных структур представительной, то есть выборной властью, если не исключает, то существенно ограничивает возможность злоупотреблений. Нарушители закона не любят свидетелей.

К сожалению, стоящие на вершине «вертикали», стараются избавиться от контроля. Иногда это происходит от глупости, а порой оттого, что они сами участвуют в злоупотреблениях.

Не буду скрывать, мне нравилось моё новое положение. Была здесь, особенно первое время, определенная доля тщеславия. Люди косились на мой депутатский значок, а однажды какой-то мальчик воскликнул: «Мама, мама, смотри — депутат!»

Приятна была и «неприкосновенность». Меня нельзя было задержать, оштрафовать, обыскать, отдать под суд. Останавливает тебя на дороге за превышение скорости инспектор ГАИ, а ты предъявляешь ему депутатское удостоверение. Инспектор прикладывает руку к козырьку: «Можете ехать Владимир Иванович, только будьте осторожней, очень скользкая дорога».

Эти тщеславные радости были мелочью. Главное было в том, что только теперь, прожив шестьдесят пять лет своей жизни, я ощутил себя полноценным, свободным человеком.

До сих пор народ был разделён на две неравные части. Б; льшая часть именовалась «советским народом». Она обладала единственным правом: трудиться на государство, не жалея сил, а если понадобится и жизни. Другая часть, меньшая, управляла «советскими людьми». Это была бюрократическая партийная элита.

Я был «советским человеком». За меня решали, имею ли я право на установку квартирного телефона, сколько квадратных метров жилплощади мне положено иметь, какие книги мне читать, какое радио слушать, за кого голосовать на выборах. Получив бюллетень с одной единственной фамилией кандидата, я демонстративно, как и другие люди, проходил мимо кабинки для тайного голосования. Если бы я зашёл в неё, могли подумать, что я вычеркнул кандидата, а это было опасно. Чувство страха не покидало советских людей со сталинских времён.

Это было унизительное существование. Я сознавал это умом, но не страдал, а жил в радости, занимаясь любимыми делами. Те, кто страдали, становились диссидентами, сидели в тюрьмах или в психушках.

Почему я не страдал? В политическом плане это можно назвать конформизмом. В психологическом плане — способностью здоровой психики не концентрировать внимание на плохом, как бы не замечать его, если ты не можешь изменить ситуацию.

Зато теперь, когда моё положение изменилось, я испытывал чувство подъёма, хотелось сделать для людей что-то хорошее.

Жизнь стала очень интересной. Я оказался вблизи людей, уже тогда «делавших историю», или позднее занявших высокие государственные посты. До сих пор помню импозантную фигуру Анатолия Александровича Собчака в костюме невероятного жёлто-зелёного цвета, стоявшего в коридоре Мариинского дворца в окружении депутатов. Мы задавали ему вопросы, на интересующие нас темы, а он охотно отвечал на них.

У меня была возможность не только «глазеть» на людей, стоявших выше меня на служебной лестнице, но и участвовать вместе с ними в обсуждении различных вопросов и даже быть их оппонентом.

Однажды Сытин взял меня на совещании председателей районных советов (был такой неформальный орган), потому что в тот день на нём обсуждалась работа правоохранительных органов. На совещание был приглашён начальник управления ФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области Виктор Васильевич Черкесов. ФСБ — это Федеральная служба безопасности, бывший КГБ. Раньше меня и до порога его кабинета не допустили бы. А теперь он сидел как раз против меня за длинным столом заседаний.

Речь зашла о расплодившихся жульнических акционерных обществах и компаниях, которые выманивали деньги у простодушных советских людей. Телевизионная реклама убеждала их, что купив акции какого-нибудь «Амариса», «Хопра» или «Олби-Дипломата» можно через полгода стать миллионером. Выстраивались длиннейшие очереди граждан, спешивших отдать свои сбережения обманщикам. Они привыкли верить телевидению. Вера укреплялась ещё и тем, что порядок в местах продажи поддерживался милицией. Раз милиция — значит с ведома государства, а государство не позволит обманывать, — рассуждали люди. Самое печальное, что в очередях стояла беднейшая, самая незащищённая часть населения: преимущественно пожилые люди. Появилась категория граждан, именуемая «обманутыми вкладчиками».

Я сказал Черкесову, что этот массовый откровенный обман населения — не что иное, как угроза государственной безопасности, поэтому прекращение этого безобразия есть его прямая обязанность. Черкесов на это ответил мне, что-то вроде «дуракам закон не писан», и почему он должен о них беспокоиться. Я просто остолбенел от такого цинизма. И тут я ему высказал всё, что думал о нём и его ведомстве.