Владимир Соколов - Пришёл солдат с фронта

Народ выступил против ГКЧП. Улицы были полны людей. У Белого дома добровольцы возводили баррикады.

Вечером 19 августа по телевидению была передана пресс-конференция для советских и иностранных журналистов. Все члены ГКЧП, кроме Павлова, у которого был гипертонический криз, сидели за столом. Это было жалкое зрелище. У Янаева тряслись руки. Это было отмечено всеми журналистами. Было совершенно очевидно, что они растеряны и не верят в свою победу.

В тот же вечер прошёл телерепортаж с выступлением Ельцина на митинге перед Белым домом.

Указом №59 от 19 августа 1991 года Президент РСФСР Б. Н. Ельцин квалифицировал действия ГКЧП, как государственный переворот, и объявил, что должностные лица, исполняющие указания ГКЧП, подпадают под действие уголовного кодекса РСФСР.

В соответствии с Указом №61 о того же 19 августа «все органы исполнительной власти Союза ССР, включая КГБ СССР, МВД СССР, Министерство обороны СССР, действующие на территории РСФСР, переходят в непосредственное подчинение избранного народом Президента РСФСР».

М. С. Горбачёв с семьёй был в это время, якобы, заблокирован в своей крымской резиденции в Форосе.

Для «освобождения» Горбачёва и его семьи Ельцин послал 21 августа в Форос самолёт с командой, которую возглавлял Герой Советского Союза, вице-президент РСФСР Александр Владимирович Руцкой. В команду входили также Силаев, Бакатин и Примаков.

Самое забавное, что туда же прибыли немного раньше «гэкачеписты»: министр обороны СССР Язов и председатель КГБ Крючков. Зачем? — неизвестно. Может быть, искать защиты у Михаила Сергеевича?

По свидетельству Раисы Максимовны, жены Горбачёва, Михаил Сергеевич их не принял.

Самолёт Руцкого с семьёй Горбачёва приземлился в Москве ночью

22 августа. В этом же самолёте Руцкой привёз и Крючкова, которого он самолично арестовал по прибытии в аэропорт.

Остальные члены ГКЧП и некоторые активно поддерживающие их высокопоставленные лица были арестованы днём 22 августа и осуждены по обвинению в государственной измене. Не был арестован лишь министр внутренних дел СССР Борис Карлович Пуго. Он покончил жизнь самоубийством выстрелом в висок, предварительно застрелив свою жену.

В 1994 году все осуждённые были амнистированы Государственной Думой. Отказался от амнистии только генерал армии Валентин Иванович Варенников, участник Великой отечественной войны, потому что не считал себя виновным. Он предстал вторично перед судом, и суд оправдал его.

Так закончилась эта странная история с ГКЧП. Мне кажется, что этот бесславный комитет был игрушкой в чьих-то руках. Хочется процитировать вопрос из кинокомедии «Особенности русской охоты»: «Что это было?»

23 августа 1991 года на заседании Верховного Совета РСФСР, куда был приглашён «спасённый» Горбачёв, Ельцин устроил небольшой спектакль. Обратившись к Горбачёву, который был Генеральным секретарём ЦК КПСС, он сказал: «У меня для вас сюрприз: сейчас я подпишу Указ о приостановлении действия КПСС на территории РСФСР». И подписал его на глазах у Горбачёва театральным взмахом руки. Эту сцену я видел по телевидению.

24 августа Горбачёв сложил с себя полномочия Генерального секретаря ЦК КПСС.

6 ноября 1991 года Президент РФ издал Указ №169 о прекращении деятельности КПСС и КП РСФСР на территории России. Партийные организации подлежали роспуску, а их имущество — передаче в собственность государству.

Указ был реализован очень просто. Когда утром служащие Райкома партии, а он занимал третий этаж нашего здания, пришли на работу, их просто не пустили туда. Все двери помещений Райкома были опечатаны. На вопрос обескураженных людей, а как же быть с оставленными там личными вещами, им ответили: после того, как всё имущество Райкома будет инвентаризовано, а документы отправлены в городской архив, они получат свои личные вещи.

Мне было даже немного жаль этих людей, вчера ещё таких значительных, а теперь растерянно бродящих по коридорам.

После инвентаризации основного имущества КПСС, мы взяли разную мелочь себе на память. Мне достался настольный гипсовый бюст видного деятеля партии большевиков М. И. Калинина.

История с ГКЧП имела продолжение: началось выявление должностных лиц, поддержавших путч, с целью привлечения их к ответственности в соответствии с Указом Президента №59. Говорили (я этого не видел), что у входа в Мариинский дворец даже некоторое время висел ящик, куда можно было опускать доносы.

Наш Совет тоже принял участие в этой кампании. Председатель исполкома Коган, получив 19 августа Постановление ГКЧП №1, поспешил откликнуться на него телефонограммой в адрес руководителей предприятий, учреждений и организаций Выборгского района. В этой телефонограмме, кроме общих требований об усилении охраны и повышении бдительности, были пункты, заимствованные из Постановления ГКЧП: о запрете забастовок, собраний и митингов, о запрете увольнений работников по собственному желанию и о приостановке деятельности политических партий и движений, препятствующих наведению порядка. К этому он добавил ещё от себя запрет зрелищных мероприятий и конфискацию звукозаписывающей аппаратуры.

Председатель нашего Совета Сытин, давно уже враждебно относился к Когану. И вот теперь он решил разделаться с ним, используя статью 4 Указа Президента №59, в которой сказано, что действия должностных лиц, исполняющих решения ГКЧП, «подпадают под действия Уголовного кодекса РСФСР».

Сытин не хотел выглядеть доносчиком. Поэтому он предложил провести расследование «антигосударственных» действий Когана на комиссии по законности и подготовить соответствующее решение Совета.

Мы вызвали Когана на комиссию и «допросили» его. После длительных дебатов комиссия по моему предложению вынесла Когану «оправдательный приговор».

Я мотивировал своё отношение к поступку Когана следующим образом. Коган, как глава исполнительной власти в районе, не мог занимать, подобно депутатам, выжидательную позицию и бездействовать. Он обязан был выполнять указания вице-президента СССР Г. И. Янаева, принявшего на себя функции Президента. Ведь никаких указаний от других вышестоящих должностных лиц в тот момент не поступало. Указ Ельцина №59 появился позднее, а закон не имеет обратной силы. Кроме того, эта пресловутая телефонограмма не имела никаких практических последствий.

Поэтому считать Когана «путчистом» и привлекать его к уголовной ответственности или снимать с должности, по моему мнению, не было никаких оснований.

На заседании Совета по решению моей комиссии было много споров, но здравый смысл восторжествовал, и Когана оставили в покое.

Вышло так, что я спас Когана, но не от любви к нему, а от любви к справедливости. Кроме того, вся эта история напомнила мне 1937 год.