Владимир Соколов - Я ничего не придумал

А сейчас вернёмся к школьному детству. В первом классе я учился в школе на проспекте Карла Маркса, напротив Боткинской улицы. Добираться до неё было неудобно, да и школа была неважная. Попал я в неё только потому, что в другие школы меня не принимали из-за того, что мне было всего семь лет, а прием был с восьми. Родители почему-то не хотели ждать ещё год. В школе мне не понравилось. Она напомнила мне очаг. На переменах нам не давали проводить время так, как нам хотелось. Опять появились хороводы. Нас разделяли на две группы, и одна группа пела: «А мы просо сеяли, сеяли! Ой дид Ладо, сеяли, сеяли!» Другая группа, взявшись за руки, наступала на первую и орала: «А мы просо вытопчем, вытопчем! Ой дид Ладо, вытопчем, вытопчем!» Я и сейчас не понимаю смысла этих действий и не знаю, кто такой «дид Ладо», и так ли пишется его имя.

Учиться мне было не интересно. Читал я бегло, считать тоже умел, а делать всякие упражнения и выписывать буквы с нажимом, как тогда полагалось, мне не хотелось. Поэтому в «Табеле успеваемости» нередко появлялись двойки и тройки и записи такого рода: «Плохо вёл себя на уроке», «Дрался на уроке» и т. п.

Но сохранились и радостные воспоминания: я влюбился в девочку, имя которой я не запомнил. Я дарил ей карандаши (дома на этажерке стояла целая коробка с красивыми жёлтого цвета карандашами фабрики имени Красина), а также пёрышки и другие предметы.

Для тех, кто не знает, о каких пёрышках идёт речь, разъясняю, что писали тогда металлическими перьями, которые вставлялись в деревянную ручку — вставочку, как называли её ленинградцы. Перо обмакивали в чернила, налитые в чернильницу «непроливайку», которую каждый школьник носил в портфеле. При движении пера вниз полагалось усиливать нажим. Поэтому при написании букв все линии, образованные движением пера вниз, получались более толстыми. Это и называлось писать с нажимом.

Девочка принимала мои подарки, а моё сердце разрывалось от радости, и я думал о том, чем бы её еще порадовать. А дома, ложась спать, я придумывал всякие фантастические истории. Я представлял себе, как она тонет в реке, а я её спасаю. Она лежит на берегу, беспомощная, в мокром платье, прилипшем к телу. Я наклоняюсь к ней, а она благодарно обнимает меня.

С этого времени я постоянно находился в состоянии влюблённости.

Второй класс я окончил в школе на улице Михайлова. Она была ближе к дому, и я мог ходить в неё без сопровождения мамы. Предметом моей любви во втором классе была девочка по фамилии Гончарова. Но здесь у меня был соперник — Юрка Елисеев. Гончарова отдала предпочтение Елисееву. Я очень страдал.

На следующий год родителям удалось перевести меня в хорошую, так называемую образцовую школу №7 на улице Комсомола. В этой школе я полюбил Нину Порошину. Я ей также дарил подарки, угощал конфетами, и мы вместе ходили в ТЮЗ. Местом встречи был сквер у Финляндского вокзала.

В этой школе были замечательные педагоги, учиться было интересно, и у меня были хорошие отметки.

Родители купили мне фотоаппарат «Фотокор», и я ездил на Невский во Дворец пионеров на занятия в фотокружке.

Я подружился с одноклассниками Митей Бесовым и Женей Масловым. Мы организовали свой драмкружок и в квартире Масловых ставили пьесы. Отец Маслова был профессором Военно-медицинской академии и имел боль- шую квартиру. Существовал и школьный драмкружок, но туда принимали только старшеклассников.

У нас была замечательная преподавательница литературы — Евгения Викторовна. Она умела так заинтересовать учеников, что даже самые ленивые из них стали добровольно, сверх программы, писать дома сочинения на различные темы. Евгения Викторовна читала их вслух на уроках, очень деликатно указывала на недостатки и хвалила за достоинства. Началось стихийное соревнование между учениками, каждый хотел отличиться.

В 1937 году отмечалось столетие со дня смерти А. С. Пушкина. Евгения Викторовна дала мне задание: написать на городской конкурс сочинение на пушкинскую тему. Я пришел домой. Вдохновения не было, На улице было сыро и противно. Я взял тетрадь и начал: «Тёмный осенний день. Холодный дождь бьет в оконное стекло. Открываю томик Пушкина — и вдруг: “ Под голубыми небесами великолепными коврами, блестя на солнце, снег лежит; прозрачный лес один чернеет, и ель сквозь иней зеленеет…«». Короче говоря, написал сочинение, отдал учительнице и забыл. А через месяц Евгения Викторовна объявила в классе, что Вова Соколов получил первую премию на городском конкурсе. Меня наградили библиотекой из русской классики. Не надо думать, что мы были такими уж паиньками. То, что мы вытворяли на уроках английского языка и уроках пения — не хочется даже описывать. Всё дело в учителях.

А какой прекрасной была ленинградская весна! Постепенно всё сильнее и сильнее пригревает солнышко. Из водосточных труб течёт вода, всюду журчат ручейки. Воздух пахнет весной — ни с чем не сравнимый радостный запах!

Во двор привозят снеготаялку: неуклюжее сооружение, состоящее из большущего котла, открытого сверху, и топки снизу. Солнце заглядывает во двор редко, и, если снег не убрать, он будет лежать там до середины мая. Дворники загружают снег в котёл и разводят огонь в топке. Талая вода стекает через трубу в люк.

Как только стает снег, пройдёт ледоход по Неве и деревья покроются молодой, ярко-зелёной листвой, наступает весёлое время ловли корюшки, которая огромным косяком идет несколько недель по Неве.

По берегам Невы сооружают специальные пристани. Рыбаки на лодках забрасывают сеть в реку, а потом её вытягивают с помощью воротов на пристань. Во время большой перемены мы бегаем на Неву смотреть, как ловят корюшку.

В этот период во всём городе стоит знакомый всем коренным ленинградцам запах корюшки, похожий на запах свежего огурца. На улице пахнет сырой корюшкой, в квартирах — жареной. Такого не было, и нет ни в одном городе мира, кроме Ленинграда-Петербурга.

В конце двадцатых годов Советское правительство, с целью развития сельского хозяйства, разрешило крестьянам переселяться из деревень на хутора и осваивать пустующие земли. На это предложение откликнулись наиболее смелые, инициативные крестьяне. К таким людям относился и брат отца Михаил Никанорович Соколов, проживавший в деревне Костешино в Тверской области в 20 км от Торжка.

Дядя Миша попросил папу оказать финансовую помощь, для строительства на хуторе жилого дома и необходимых хозяйственных построек. В качестве вознаграждения он предложил построить заодно и дом для нас, чтобы нам с мамой и отцу во время его отпуска было где отдыхать в летнее время. Отец согласился. Вот так появился прекрасный хутор Косой Брод. На речке Осуге, которая протекала метрах в трёхстах от хутора, было место, где можно было перейти её по колено в воде, если идти слегка наискосок. Отсюда и возникло название хутора.