Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

В Бюро генеалогических исследований Пауль и Гретль познакомились с Куртом Майером. У него была степень доктора исторических наук, он руководил коллективом, состоявшим из 81 мужчины и 42 женщин, большинству из которых было по двадцать-тридцать лет. Они разгребали лавину запросов на арианизацию от отчаявшихся еврейских семей. К концу войны Майер и его бюро просеяли 52 000 запросов и одобрили менее 10 % из них.

Майер сидел за столом и вежливо перелистывал бумаги Пауля и Гретль. Он выслушал их аргументы, но пришел к выводу, что прошлые заслуги семьи Витгенштейн не имеют никакого значения: трое из их бабушек и дедушек евреи, и поэтому им придется принять официальный статус Volljuden (полных евреев). Оставалась единственная надежда: доказать, что один из их предков является незаконным сыном или дочерью арийца, и в таком случае они имеют право на получение статуса Mischling , или полукровки, что хотя и неприятно, но по крайней мере освободит их от более репрессивных законов, применяемых к Volljuden: «Второй арийский предок имеет большое значение» [415] HW1, p. 157. , — сказал он.

Среди многочисленных родственников — дядь, теть и двоюродных братьев и сестер — давно ходили слухи, что предок Витгенштейнов, дедушка Пауля и Гретль, Герман Христиан Витгенштейн был внебрачным сыном немецкого аристократа, предположительно принца Георга Генриха Людвига, распутника, наследника княжеского дома Сайн-Витгенштейн-Берлебург. Хорошенькая еврейская девушка (как гласит история) по имени Брейндель Брандель или Бернардина Симон, работавшая в домохозяйстве принца Георга в Ласфе, забеременела от него (или от его брата), и чтобы скрыть скандал, ее заставили выйти замуж за земельного агента и личного секретаря принца, Моисея Майера, и уехать с ним в другое поместье Витгенштейнов, где она и родила ребенка. И здесь, в Корбахе, 12 сентября 1802 года Герман Христиан Витгенштейн появился на свет. При рождении его так не звали: вероятно, его называли Хирш (или Херц) Моисей Майер. Исполняя наполеоновский декрет от 1808 года, по которому евреям приказали взять фиксированные фамилии, семья взяла фамилию Витгенштейн, и в 1839 году сын Моисея Майера Хирш обратился в христианство, взяв имя Герман Христиан Витгенштейн.

На Шифбауэрдамм Курт Майер в самой вежливой форме заверил Пауля и Гретль, что лучше всего им заняться этой линией исследования и нанять профессионального генеалога, который нашел бы записи в Корбахе и в Ласпе. Оба не одобряли такой план (их отец Карл с юмором опроверг связь с Сайн-Витгенштейнами, назвав себя mein Wittgenstein в отличие от sein Wittgenstein [416] Игра слов: Карл называет себя «мой (mein) Витгенштейн» в отличие от «его (sein) Витгенштейна». — Прим. пер. ), но теперь, кажется, это был их единственный шанс. Типичная безумная политика нацистской партии: в июне 1938 года висевшая на волоске безопасность человека, его дочерей, братьев, сестер, племянников, племянниц и двоюродных братьев и сестер зависела от того, кто с кем спал в январе 1802 года.

Однажды Гретль сказала двоюродному брату Карлу Менгеру: «Я хочу, чтобы меня запомнили как дочь своего отца, сестру своих братьев и мать своих сыновей» [417] Karl Menger, Reminiscences of the Wittgenstein Family, воспроизводится в: Flowers, vol. 1, p. 115. . Заметен пропуск в этом списке: нет желания, чтобы ее запомнили как жену своего мужа. В июне 1938 года она развелась с Джеромом и практически порвала с ним. Однако она оставалась верной и позволяла приезжать к ней в Гмунден или в Вену. Она давала ему денег. Во время аншлюса он был в австрийской столице. Джером тут же понял, что из Рейха нельзя будет вывезти ни деньги, ни ценности, и что его роскошному экстравагантному парижскому стилю жизни пришел конец. Он вернулся во Францию, чтобы продать мебель и картины. Из Парижа он мог отправиться прямо в Америку, но ему стало неуютно от этой мысли, и он вернулся в Вену. Там он впал в безумие отчаяния, страшась нищеты и неминуемой войны. Говорят, он страдал от «серьезной онкологической болезни», что углубило его отчаяние, но не все разделяют это мнение. Во всяком случае, он пал духом и 15 июня он вышел из себя, никто уже не вспомнит почему, и выстрелил себе в голову из охотничьего ружья на вилле Тоскана в Гмундене. Гретль приехала незамедлительно, чтобы не дать новостям о самоубийстве просочиться в газеты. Редактор местного Salzkammergut Beobachter , работавший в редакции на площади Адольфа Гитлера в Гмундене, как от него и ожидали, оставил без внимания внезапную страшную смерть лорда местного имения и опубликовал краткие заметки о естественных смертях двух старых склочниц и попытке самоубийства брошенной доярки.

Ни при жизни, ни после смерти Джерома особенно не уважали. Он пожертвовал часть денег своей жены научному институту, но гораздо больше потерял на нелепых инвестициях. Их брак с Гретль потерпел неудачу, Джером был плохим отцом своим сыновьям, он вечно отсутствовал. Никто из новых родственников не любил его, и после его смерти о нем вспоминали редко. Он всю жизнь стремился к научным знаниям, разбазаривал чужие деньги и причинял много горя своими параноидальными невротическими приступами. Он даже умер в самый неподходящий момент, но теперь Гретль и сыновья освободились от тягостной ноши. Его тихо похоронили на городском кладбище Гмундена.

Самой большой любовью Гретль был ее младший сын, «золотой мальчик» Джи. На него она возложила самые высокие надежды. Бедный заикающийся Томми вызывал разочарование. Высокомерный и ленивый, депрессивный и не очень умный, когда дело касалось денег, машин и женщин, он был безрассудным и беспомощным, и Гретль постоянно приходилось вытаскивать его из беды. Джи в ее глазах был сокровищем. Многим казалось, что он «очень похож на мамочку». В юности он был женственным, говорил высоким голосом. Он поздно повзрослел и оставался маминым сынком далеко за тридцать. Когда-то давно Гретль хотела дочку, но теперь, понимая, что дочери у нее никогда не будет, она поощряла мягкие черты характера Джи и одновременно заставляла его выходить за рамки своих способностей. «Я хочу, чтобы мои дети так или иначе были реформаторами, — говорила она. — Это единственная карьера, которая подходит нашей семье» [418] Karl Menger, Reminiscences of the Wittgenstein Family. . Для этой цели она побуждала Джи с самого раннего возраста думать на социальные темы. Как только он получил образование — а он не был интеллектуалом и никак себя не проявил ни в своей частной школе для высшего класса в Баден-Вюртемберге, ни в Венской академии для интеллектуалов, Терезиануме, — мать уговорила его ходить на лекции по политологии в университеты Фрайбурга и Вены. После этого он стал добровольцем Венского общества спасения и недолго работал на Швейцарской сырной фабрике и на Чехословацкой пивоварне. В 1933 году он написал о Всемирной экономической конференции в Лондоне для Brooklyn Times-Union и какое-то время собирался стать политическим или финансовым журналистом, но у матери на него были более амбициозные виды. По словам двоюродного брата Карла Менгера: «Мне кажется, при всей своей социальной ответственности миссис Стонборо относится к тому типу очень богатых европейцев, которые считают высокий пост — даже больше, чем богатство, — неотъемлемым правом своих детей» [419] Ibid. . В 1935 году она воспользовалась своими дипломатическими и политическими связями, чтобы устроить его в двадцать три года в Министерство труда в Вашингтоне. Там он работал у Фрэнсис Перкинс, министра труда в кабинете Рузвельта, первой женщины в кабинете министров США.