Александр Во - Дом Витгенштейнов. Семья в состоянии войны

«Наша битва», — вслух говорил Пауль: несколько недель они переписывались, но противная сторона не шла ни на малейшие уступки. Возмущаясь тупиковой ситуацией, Пауль снова написал Бриттену:

В венском музее я видел ужасное орудие, которое использовалось в Средние века — оно выглядит как легкое кресло, но когда вы в него садитесь, ваше тело зажимает с обеих сторон, и вы не можете выбраться. По-немецки это называется Fangstuhl . Я думал сколотить такой Fangstuhl, потом пригласить вас, усадить в него и выпустить из тюрьмы, только когда вы согласитесь внести в ваш концерт все изменения, которые я захочу предложить [503].

В конце концов композитор согласился на несколько маленьких изменений, но потом ужасно о них жалел. Премьера состоялась в Филадельфии 16 января 1942 года. Бриттен согласился прийти, только чтобы «услышать, как Витгенштейн разрушает мои Diversions » [504]: он был вне себя из-за тех измененияй, что пианист внес в его работу. Все рецензии, за исключением одной, были довольно благосклонными — самым влиятельным был критик Линдон Мартин из Philadelphia Inquirer :

Однорукий пианист, чей правый рукав пуст, а левая рука с волшебным мастерством летает по клавиатуре, вчера взбудоражил публику Филадельфийского оркестра в Академии музыки блестящим виртуозным исполнением, которое стало бы триумфом и для чрезвычайно одаренного артиста, который пользуется всеми десятью пальцами [505].

Через два месяца, 13 марта 1942 года, состоялась нью-йоркская премьера Diversions на концерте, который транслировали из Таун-холла, а Чарльз Лихтер дирижировал Колумбийским концертным оркестром. Бриттен не пришел, и Питер Пирс написал другу: «Витгенштейн будет играть в пятницу в 3:30–4:30 на CBS. Послушай, если сможешь, но думаю, будет очень плохо» [506]. Однако Гретль пришла, она хотела увидеть брата, впервые с мая 1939 года. Пауль не заметил, как она с другом проскользнула на свои места в задних рядах. Людвигу она написала:

Мне хотелось на него посмотреть (незаметно) и услышать его. Он хорошо выглядит, изумительно молод и так же привлекателен на сцене, как и всегда. Но играть он стал гораздо хуже. Думаю, что этого стоило ожидать, ведь он хочет совершить невозможное. Это eine Vergewaltigung [насилие]. — Да, он болен… [507]

В начале 1938 года, стесняясь своего постоянного сексуального интереса к Фрэнсису Скиннеру, Людвиг написал в дневнике: «Мысль: было бы хорошо и правильно, если бы он умер и забрал мое „безрассудство“ с собой … Хотя я только наполовину так думал» [508]. Годами Людвиг и Фрэнсис были неразлучны, пока 11 октября 1941 года 29-летний садовник и механик не умер он внезапного серьезного приступа полиомиелита — той же болезни, которая забрала жизнь племянника Людвига, Фрица Зальцера, после Первой мировой войны. Людвиг был опустошен. Сыт по горло преподаванием философии во время международного кризиса. Он искал работу, и ему предложили стать разносчиком лекарств в госпитале Гая в Лондоне за 28 шиллингов в неделю. Когда один врач узнал в нем знаменитого кембриджского философа и подошел поздороваться, Людвиг «побелел как полотно и сказал: „Боже, никому не говорите, кто я“» [509].

«Моя душа очень утомлена, и не в том состоянии, в котором ей следовало бы быть» [510]. Его работа заключалась в том, чтобы носить лекарства из аптеки в палаты, где он, очевидно, советовал пациентам не принимать их. В госпитале Гая внутреннюю пустоту, образовавшуюся после смерти Фрэнсиса Скиннера, до какой-то степени заполнил 21-летний застенчивый парень, родом из скромного Ист-Энда, который работал в аптеке. Его звали Рой Фуракр, и он нежно называл Людвига «старина». Они оставались близкими друзьями до смерти Людвига в 1951 году, в завещании он оставил Рою немного денег. С поста скромного разносчика Людвига скоро повысили до «изготовителя мазей», и он удивил начальника, разработав улучшенные методы приготовления мазей, которые раньше никогда не применялись. Когда Рой пошел в армию, Людвиг покинул госпиталь Гая и переехал в Ньюкасл, где работал ассистентом в лаборатории у двух врачей, которые изучали нестандартное расстройство дыхания под названием pulsus paradoxus . И снова Людвиг продемонстрировал оригинальность мышления, разработав совершенно новый способ измерения пульса пациента — «изобретательный и действенный отход от обычной практики» [511], вспоминал один из врачей.

Это была английская война Людвига. В Вене энтузиазм людей по отношению к национал-социализму, к войне и самому Гитлеру поутих после новостей о поражении в битве под Сталинградом. Из 50 000 австрийских солдат 6-й немецкой армии, которую окружили русские войска, выжило только 1200 человек. В августе 1943 года Винер-Нойштадт подвергся американской бомбардировке, а когда в сентябре 1944 года началась страшная бомбардировка центра Вены, пораженческие настроения впервые охватили сердца и умы венцев.

По отношению к Гермине и Хелене нацисты держали слово. Власти не тревожили двух старых леди на протяжении всей войны. Муж Хелены Макс Зальцер умер в апреле 1941 года. Его расшатанная психика очень действовала ей на нервы, равно как и эмиграция единственного выжившего сына Феликса в Америку. Для Хелены настали суровые времена: трое внуков сражались в вермахте, двое пропали без вести в конце войны. Гермина всегда была скромной, а теперь стала затворницей, давно бросила рисовать и преподавать. С подачи членов семьи она села писать мемуары — выборочное собрание сентиментальных и местами злобных воспоминаний о семье. Сначала она жила в Хохрайте (горном имении, унаследованном от отца). В октябре 1944 года, боясь вторжения русских с востока, она бежала в Вену, а когда столица начала превращаться в кровавое поле боя, переехала в дом в имении Гретль в Гмундене. Пале Витгенштейн, теперь полностью принадлежавший ей, использовали в качестве офицерского госпиталя.

Из двух усыновленных детей Гретль старший, Ведиго, сражался на стороне немцев и был убит. «Меня это так ранит, — писала Гретль Людвигу. — Я была к нему очень привязана, несмотря на все его слабости, и что бы он ни сделал, ничто не изменит моего отношения. На самом деле, он был чертовски невинным. — Он был сделан из чужеродного нам материала и создан для иного окружения, не для нас; меня всегда поражала и беспокоила сила его привязанностей…» [512]Йохен, младший, сражался на стороне союзников, немцы взяли его в плен и пытали как предателя. Однако он пережил испытания. Когда Гитлер в декабре 1941 года объявил войну Соединенным Штатам, дом Гретль на Кундмангассе экспроприировали в пользу нацистов. Многие вещи украли.

В Вашингтоне Джи влюбился в необычную женщину, увлеченную механикой любительницу тушеной фасоли «Хайнц» и быстрых машин, которую звали Вероника Моррисон-Белл. Третьей дочери безвестного баронета из Нортумберленда было двадцать девять лет, когда она впервые приехала в Америку. Как независимая женщина, она отправилась в отпуск в Токио, прежде чем разразилась война, а потом обнаружила, что ее путь назад в Европу заблокирован военными кораблями и минами. Поэтому она отправилась на восток через Тихий океан и приехала в Калифорнию 2 октября 1940 года. Друг ее родителей, богатая покровительница Доротея Мерриман, нашла ей пост секретарши в вашингтонском офисе Объединенного комитета начальников штабов. Вероника, брат которой служил капитаном в 7-м Уланском полку, была отчаянной патриоткой; говорили, что она согласилась выйти замуж за Джи, если он бросит офисную работу и пойдет в армию, чтобы сражаться с нацистами. Весной 1941 года Джи записался добровольцем и стал курсантом-офицером Королевских канадских гусар герцога Йоркского. 17 июля 1942 года пара поженилась в учебном лагере для офицеров в Броквилле, Онтарио, их свидетелем был таксист. Гретль оплакивала потерю своего «золотого мальчика», но старалась смириться с положением вещей. «Мне нравится Вероника, — писала она Людвигу, — Мне она очень нравится, но я понимаю, что под мякотью у нее твердое и горькое зерно» [513].