Виктор Максимов - Исповедь старого солдата

При виде происходящего мои однополчане заговорили, задвигались, окружили «Иванов» кольцом. Один протягивает сигареты русскому солдату, другой возится возле раненого солдата, лежащего на боку с раной на животе, кто-то подносит к его губам фляжку. На моих глазах происходило невероятное: растворялась серая масса, и вокруг появились люди.

— Полвека минуло с того времени, а я и сейчас вижу того русского «Ивана», его глаза, слышу волшебное для меня слово «спички», — вспоминал Вильгельм, — До сих пор не могу объяснить сам себе, что произошло со мной после встречи с русскими солдатами, но знаю одно: именно в те часы войны легла на меня, охватила своим ужасным пламенем, своей сутью война, как-то сделала меня другим, переродила, вселила в меня бесконечную боль и тревогу за людей, оказавшихся в ее безжалостных, кровавых руках. Я почувствовал, осознал безумную роль солдата, в которой он оказался сам с оружием убийства в руках, от чего не могу уйти всю жизнь. Думаю, когда мои глаза увидели раненых русских солдат, они увидели их души, помогли увидеть в них людей, простых людей, а не солдат войны, как и мы немцы…

На мой вопрос: «Как развивались события того дня?», Вильгельм ответил:

— Наши забросали позиции минами — русские отступили…

Вильгельм вспоминал:

— Встреча с ранеными русскими повлияла и на моих солдат. Я почувствовал, как изменилось отношение к себе, полагаю, что стал ближе для них не как командир, офицер, а как человек, товарищ по несчастью, солдат, как и они. Это было видно по их лицам, голосу, более доброжелательному отношению и не по уставу, а по чувству товарищества, взаимопониманию, складывающемуся между людьми в обычной жизни.

Вильгельм, как бы исповедуясь, рассказал о своем сложном, непростом состоянии после боев под Великими Луками, где погибли солдаты из его роты, с какой болью переживал гибель солдат, судьба которых в сущности даже и не зависела от него. Смерть солдат на войне, в боях неизбежна, он осознавал это, но чувство вины в смерти людей у него обострялось, нарастало, и он не находил оправдания своей сопричастности войне, обострялось сознание несправедливости войны и сомнения в ее успехе для Германии.

Старый Вильгельм скупо рассказывал о последующих событиях войны и, как я понимал, это было для него непросто: тяжелейшие бои под Москвой, жуткие рождественские морозы, от которых промерзали до костей, в том обмундировании вермахта спасения не было. Убитых забрасывали снегом: земля от мороза была каменной, не до могил… Что в рождественские дни пережил Вильгельм, он сейчас говорит откровенно: хотелось смерти в бою или просто застрелиться, глядя ночами на безоблачное небо, но сдерживало чувство ответственности перед солдатами, чувство чести: помочь выжить этим людям, уберечь от смерти. О себе Вильгельм в те дни, под Москвой, не думал и даже сейчас удивляется и не может найти ответа, как можно было там остаться в живых. Рассказать об этом невозможно, не хватит слов, все оставалось в каком-то тумане…

Восприятие окружающего постепенно вернулось уже на госпитальной койке: судьба сохранила ему жизнь, как он думает, за бесценок — всего лишь отняв руку.

По словам Вильгельма, ранение выбило его только с поля боя, но не из реальности войны и ее событий, она продолжалась, оставаясь вокруг. Ежечасно геббельсовская пропаганда убеждала народ в победах германского вермахта, героизме и подвигах немецких солдат, скорой полной победе. Победа, победа, а вокруг росло с каждым днем число матерей, жен и детей, у которых погибали на фронте дети, мужья, отцы… После Сталинградской битвы исход войны для большинства немцев был предрешен: война своей сутью пришла и к народу Германии смертью, горем и страданиями, как и всем народам, задействованным в войне.

После войны привела судьба Вильгельма в деревню, в школу учителем: дети, уроки, учеба, книги. Однако война не покидала его, не давала покоя, возвращала в прошлое. Он искал ответы на мучившие его вопросы: как и почему, откуда появились корни войны? Искал ответы в историях войн, в мыслях философов, политиков, психологов, исторической и классической литературе, определял и свою роль, место в прошлой войне. Часто мысли Вильгельма шли параллельно с понятиями война и власть, не умаляя одно другого: доминировала в его размышлениях все же власть, а война определялась уже как следствие власти.

Общение с Вильгельмом, его судьба солдата войны, его мысли о войне, власти, о мире активизировали мой интерес к событиям прошлой войны, плюс к этому нарастающая информация обо всем, что было связано с войной, как с российской, так и с германской стороны, помогали во многом определиться и утвердиться в своей деятельности. Гуманитарная акция помогла старым солдатам не только в материальном аспекте, но и добавила сил, смелости и упорства в налаживании личных контактов между ветеранами войны России и Германии. Послужила стартом к организации и проведению совместных конференций ветеранов.

Вильгельм после войны, начав педагогическую деятельность в школе, возглавлял службу образования региона, помогал повышению квалификации молодых учителей: ближе к старости снова вернулся в сельскую школу к детям и до последнего дня сеял в душах детей, молодежи и окружающих его людей добро и любовь к жизни и к людям.

— Я был его учеником, — рассказывал мне в городе Бурге пожилой мужчина. — Мне посчастливилось сидеть на уроках старого Вильгельма: как маг, завораживал он нас, учеников, уводил в другой мир, о котором нам было неизвестно, и мы жили в том мире, не отрывая от него взгляда. Перед нами был однорукий волшебник, которого мы боготворили и всегда его ждали и радовались встрече с ним. Старый Вильгельм открывал нам души и сердца людей, учил жизни, вкладывал в нас чувство добра и дружбы, любви между людьми…

К моей хлопотной и тревожной, полной забот жизни имел прямое отношение и сам Вильгельм своей прожитой судьбой солдата, своими мыслями о войне: его судьба схожа с моей судьбой и судьбой миллионов солдат, ставших жертвой власти и войны, на каких бы полюсах они ни находились. Вильгельму я обязан первым шагом к открытию кладбища немецким солдатам в России под Екатеринбургом.

Недавно я с Ханнелоре посетил на сельском кладбище ухоженную могилу старого Вильгельма, гауптмана вермахта, солдата, инвалида прошлой войны. Возложил цветы и преклонил колени перед его памятью и поблагодарил судьбу за встречу с этим человеком.

Я уже не хожу по палатам госпиталя для ветеранов войны, не раздаю, как раньше, старым солдатам сигареты от немецкого ветерана — старого Вильгельма. Я часто вспоминаю его, и перед моим взором Вильгельм: он сидит за столом, рассматривает фотографии, переданные ему, на которых запечатлены моменты освящения кладбища немецких солдат в 1995 году в России, сосредоточенно всматривается в них, вижу, как трясется его рука с фотографией, и понимаю, что Вильгельм сейчас там, в прошлом…