Павел Паныч - Оставь надежду всяк сюда входящий

Дополнительным источником финансирования стала промышленная зона. Я, конечно, согласен, что в умелых руках и с таким потенциалом рабочей силы можно настроить в колонии все, чего душа желает. Но когда уже начался беспредел с питанием, и это все прошло безнаказанно, то что помешает администрации реализовать себя дальше в том же направлении? Вот и пошло в колонии производство, где рабочий день у заключенного — от 6.00 до 12, а то и до 1 часу ночи. И как уже упоминал — без оплаты труда и с тремя-четырьмя выходными в год. Ну, и здесь сообразительность администрации нашла себе место в лице В. Г. Хирного, сменившего Ткаченко. Хирный начал благоустройство уже внутри зданий. Несмотря на то, что уже практически вся колония работала на 70 % почти бесплатно, то и здесь администрация предоставила возможность работать в одну смену только тем заключенным, чьи родные и близкие привезут в колонию или деньги, или стройматериалы. Все это на официальном уровне оформляется как взнос в благотворительный фонд колонии, пишутся соответствующие документы и здесь практически нарушений никаких нет! А заключенный естественно получает свой законный восьмичасовой рабочий день и долгожданные выходные. Но такие подарки время от времени нужно всегда повторять хотя бы раз в месяц, и, естественно, не о ста гривнах речь идет.

Сразу попутно буду отвечать на ваши вопросы касательно родных и близких, ведь вы правильно подумали, а что родственники!? Если родственники приезжают в колонию к заключенному, значит, он им нужен, дорог. Механизм так устроен, что родственники просто бессильны что-либо сделать. Например, запрещено посещать заключенного, когда тот находится в ДИЗО-ПКТ, а это и есть самое главное, родственники не могут знать, что с ним происходит, и не узнают до тех пор, пока он сам не появится. А появится он лишь тогда, когда уже будет влита в него очередная порция страха, при которой лишь одно желание — в дальнейшем избежать всего этого. Ведь мы любим повторять, что, слава Богу, все прошло! Но то, что для кого-то прошло, — служит для кого-то началом…

Моя судьба со мной сыграла в очередную рулетку, и я был направлен отбывать наказание в АИК-25 в 19 лет, в 1995 г. Мне удалось застать лишь начало этого будущего АИК-25. Но я застал еще те времена, когда царило абсолютное спокойствие. Были определенные требования администрации, которые не выходили за рамки закона. Все началось с приходом на должность начальника колонии Ткаченко С. П. Человек он по характеру своему, можно сказать, более чем загадочный. Его нельзя ни с кем сравнить, потому что абсолютно невозможно его предсказать. Он любил пошутить, и в шутках у него всегда была своя правда. Был случай, когда два заключенных поссорились между собой из-за того, что кот украл колбасу из сумки. Ну, и хозяин колбасы накинулся на хозяина кота. Поскольку хозяин колбасы был «своим» для Сергея Петровича (далее С. П.), то хозяин кота получил десять суток карцера. Но кот также получил десять суток карцера.

Его содержали в клетке и кормили как всех. Вы не подумайте, что это было глупостью со стороны С. П., на самом деле он очень хороший был психолог, прекрасно ориентировался во всем.

Было много у него такого, чему можно поучиться, и я брал себе в уроки. Например, он был чрезмерно пунктуальный и с хорошо развитой памятью. И этот кот, посаженный им в ДИЗО, демонстрировал его непредсказуемость, то, что в будущем стало его главным оружием. Он мог с любым заключенным сделать все что угодно. Он мог стать самым добрым человеком в мире и в то же время самым коварным. Первое, что он всем заключенным и своим же подчиненным доказал, что в колонии все решает только он. Ровно в 6.00 утра он появлялся в «зоне, сразу радист включает по местной радиостанции песню, текст припева которой был такой: «хозяин может все». С 6.00 до 6.15 «козлы» его информируют о всех событиях, инцидентах, которые произошли в «зоне» в его отсутствие. И дальше пошли обходы по колонии, сначала мед. часть, а вторым всегда ДИЗО-ПКТ. В ДИЗО-ПКТ он всегда был любителем организовать «Бурю-2».

Но сотрудники колонии (младшие инспекторы) еще не имели представления, что имел в виду С. П. под словом «бить», потому что до этого им приходилось применять силу лишь в исключительных случаях. А здесь нужно бить всех и просто так, только за то, что заключенные сидят в ДИЗО (карцере).

10.12.1996 г. Обычный день, лишь сон плохой. Во сне я искал маму в своем доме, кричу ей: мама, где ты! Взамен лишь слышу голос — здесь я. Глаза мои жадно искали ее силуэт, но слышен был лишь голос. Вечером я получил письмо, обратный адрес мамин, а почерк другой. Когда приходили мне письма от мамы, я никогда не торопился их открывать, для меня это было удовольствие и это удовольствие я растягивал. Всегда складывал письмо пополам и укладывал его в боковой карман возле сердца, я его слышал сердцем, чувствовал его тепло. Потом варил себе чашку чая и под закуренную сигарету читал, не спеша, и со многими паузами.

Но на этот раз было все по-другому! Неизвестный почерк, я поспешил открыть письмо. Текст помню наизусть: «Уважаемый Павел Александрович! К большому сожалению я вынужден вам сообщить очень неприятную весть: 26.10.1996 г. Ваша мама умерла — вас больше некому сыном называть!». Я помню этот холод, который воткнулся в меня, я помню снежинки, которые иголками кололи мне лицо. Я все пытался перечитать письмо — надеясь, что я не то понял, но с каждым очередным чтением мой разум начинает понимать, что это правда, а вторая половина моя начинала отмирать во мне. Мои ноги подкосились, и я стал на колени. Слезы вырвались как лавина. Я не мог даже слова сказать. Наутро меня положили в карцер во избежание ч/п. В этот день пришел в карцер Сергей Петрович с режимниками и оперативниками, привел их в карцер для того, чтобы научить бить. При входе в карцер он спросил: есть кто в «музыкалке»? Ему ответили, что есть заключенный, посаженный во избежание ч/п в связи со смертью матери. Он ответил: «Ему какая разница, почему он там есть, он есть зек и этим все сказано. Подавай его сюда!» На мне он отрабатывал все тонкости ударов, продемонстрировав их, он говорил, теперь подчиненные должны показать, как поняли. Но та боль, которая была у меня на душе, породила полное безразличие ко всему. Мне было безразлично, что со мной происходит, что и отразилось на моем молчании при ударах дубинок. С. П. это воспринял за героизм с моей стороны и со словами «кованое железо ломается железом» он начал выделываться, как мог. Может быть, это было и к лучшему, потому что когда пришла мысль повеситься, то ноги меня не смогли держать, а руки подняться!

Так С. П. ломал представление своих подчиненных о заключенных, и ему это удалось сделать. Со временем администрация колонии уже на каждого заключенного смотрела не как на человека, а как на существо, с которым можно сделать абсолютно все, что захочешь.