Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

В начале 1830-х гг. как в историографии, так и в литературе тема 1812 г. не казалась многим русским авторам полностью исчерпанной. Напротив, если мы исключим ряд трудов чисто военного содержания, то к 1831 г. все еще не существовало масштабного официального историографического сочинения о войне 1812 г. [1066]В литературном поле продолжали циркулировать созданные прежде произведения, такие как, например, «Письма русского офицера» Ф. Н. Глинки (1814), в которых воспроизводились или заново интерпретировались объяснительные модели войны, разработанные еще во время конфликта. И вместе с тем, доброй части новых поколений русских читателей, явившихся на книжный рынок в начале 1830-х гг., война 1812 г. могла в какой-то степени казаться сюжетом, в идеологическом смысле девственным. Польское восстание 1830–1831 гг. и атаки французских публицистов на Россию сразу же реанимировали в коллективной памяти русской публики образы 1612 г. и 1812 г. В 1831 г. в свет вышли два исторических романа о Смутном времени и возвышении Романовых – Загоскина и Булгарина, однако о событиях 1812 г. романы так и не появились. Сочинения, которые описывали предыдущие антинаполеоновские кампании (но не Отечественную войну 1812 г.), уже существовали [1067], однако речь шла о моралистических и сентиментальных романах, не стремившихся описать реакцию русского общества на войну. Благодаря Вальтеру Скотту в распоряжении русских писателей появился доступный образец для подражания, позволявший разносторонне охарактеризовать общество в особенные периоды национальной истории. Самые успешные авторы того времени, такие как Загоскин и Булгарин, таким образом, имели возможность представить массе новых читателей широкую картину русского общества в ключевой для истории государства момент (1812 г.) в романном обличье.

Уже начиная со второй половины 1820-х гг. стали ощутимы следы присутствия новой читательской публики [1068] – не слишком образованной, по большей части состоящей из небогатых провинциальных помещиков, но также из купцов, мелких чиновников и мещан. Новые читатели, уставшие от старой лубочной литературы, казалось, желали читать, прежде всего, свежие произведения, написанные русскими авторами. Учитывая невероятную популярность у публики его первого романа «Иван Выжигин» (1829), Булгарин, выпуская в 1831 г. продолжение, мог рассчитывать на массовый успех у читателей. Напомним, что «Иван Выжигин» к тому моменту разошелся более чем в 4000 экз., в то время как средний тираж историографического труда в те годы составлял около 600 экз. [1069]

Таким образом, исторический роман Булгарина о 1812 г. был рассчитан на новую аудиторию, намного большую количественно и социально дифференцированную, чем публика в предыдущие десятилетия, к тому же еще не подпавшую под сильное влияние официальной интерпретации войны.

«Петр Иванович Выжигин» вышел в весьма сложный исторический момент – в первые месяцы 1831 г. Польское восстание еще продолжалось – и именно в эти дни Булгарин по требованию правительства поместил в «Северной пчеле» первые отчеты о происходящем, стремясь умерить пыл поляков и уверяя русскую публику в лояльности монарху большей части населения Польши и западных окраин империи [1070]. В то же время, подчеркивая свою преданность правительству, Булгарин испрашивал у царя через графа Бенкендорфа разрешение напечатать сообщение об официальном одобрении романа о 1812 г.: «Представляя при сем программу вновь написанного мною и уже печатаемого романа под заглавием Петр Иванович Выжигин , – писал журналист, – всенижайше прошу ваше высокопревосходительство об исходатайствовании мне у всемилостивейшего государя императора высочайшего соизволения украсить список подписавшихся на сию книгу священным именем его императорского величества» [1071]. Булгарин оправдывал свой запрос особым политическим контекстом, сопровождавшим появление романа из печати: «Ныне, когда многие из соотечественников моих по справедливости лишились милостей своего государя, да позволено мне будет показать свету, что я все счастье жизни своей полагаю в благосклонном взоре всеавгустейшего монарха» [1072]. По выходе сочинения в свет имени царя в списке подписчиков не оказалось, но 3 января 1831 г. на первой странице «Северной пчелы» Булгарин поместил письмо Бенкендорфа, в котором император давал согласие на поднесение ему этого романа. Бенкендорф, как узнали читатели газеты, писал Булгарину: «Я имел счастье докладывать Государю Императору письмо ваше о выходящем вновь в свет романе вашем, под заглавием: Петр Иванович Выжигин, и его Величество Всемилостивейше соизволяет на принятие оного, почему и прошу вас, Милостивый Государь, прислать мне сие сочинение, для всеподданнейшего представления, как скоро оное выйдет из печати» [1073]. Отношение Николая к Булгарину не всегда было благожелательным. Несмотря на это, журналист, публикуя письмо, устами Бенкендорфа информировал своих читателей о том, что царь ценил и одобрял его творения: «При сем случае, – писал Бенкендорф, – Государь Император изволил отозваться, что Его Величеству весьма приятны труды и усердие ваше в пользе общей, и что Его Величество, будучи уверен в преданности вашей к Его особе, всегда расположен оказывать вам милостивое свое покровительство». Наконец, Бенкендорф сообщал Булгарину, что сам царь дал согласие на то, чтобы сообщить публике о полученном одобрении: «Уведомляя вас с особенным удовольствием о сем благосклонном отзыве Его Императорого Величества, с представлением права дать оному гласность, имею честь быть, и пр.» [1074].

Публикация этого письма, вместе с серией рекламных анонсов нового романа о 1812 г., стала частью сознательной идеологической стратегии журналиста [1075]. Впрочем, его попытка получить официальное одобрение романа не укрылась от Пушкина, писавшего несколькими месяцами позже Вяземскому, что Булгарин «плутовством выманил рескрипт Петру Ивановичу Выжигину» и «продает свои сальные пасквили из-под порфиры императорской» [1076]. Как известно, реализации идеологических планов Булгарина активно препятствовала своими статьями и эпиграммами группа «литературных аристократов» [1077]. Речь идет о Пушкине с его рецензией на «Записки» Видока, опубликованной в «Литературной газете» в 1830 г., и памфлетом, помещенным в газете «Молва» и подписанным псевдонимом Феофилакт Косичкин. Однако не только литературные аристократы в этот период атаковали Булгарина. М. А. Максимович, стремясь дискредитировать журналиста, напоминал об участии Булгарина в войне 1812 г. на стороне французов [1078]. Именно эта биографическая подробность, о которой знали не все читатели Булгарина, могла повлиять на его репутацию. Дело, впрочем, заключалось в том, что эпиграммы «литературных аристократов» и полемические статьи, направленные против Булгарина, циркулировали среди нескольких сотен читателей, а численность булгаринской публики измерялась тысячами. Тираж «Телескопа» колебался между 400 и 600 экз., не говоря уже о небольших тиражах «Литературной газеты». Напротив, «Северная пчела» расходилась в то время не менее чем в 4 000 экз. [1079]Попытка Булгарина представить официальную версию событий 1812 г. имела, следовательно, все шансы на успех, а усилия «литературных аристократов» и авторов «Телескопа» дискредитировать роман и его автора были обречены на неудачу.