Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Каким же образом Булгарин изобразил 1812 год? Какую интерпретацию войны он представил на суд русской публики? Почему Пушкин назвал роман «сальным пасквилем»? Вопрос о смысле 1812 г. был тем более животрепещущим и актуальным, что именно в первые месяцы после выхода романа в начале 1831 г. все чаще возникали слухи об очередном французском нападении на Россию [1080]. В новом романе Булгарин порвал с апологетической трактовкой образа Наполеона, типичной для литературы 1820-х гг. В романе Наполеон обрел ряд негативных черт [1081]. Вослед романтической традиции герой изображался в романе как избранник судьбы, жертвующий интересами народов ради своих чрезмерных личных амбиций: «Я еще не достиг цели моего предопределения! Я чувствую, что какая-то невидимая сила влечет меня к цели, которой сам не вижу… Когда я достигну ее, когда не буду более нужен, тогда довольно будет одного атома, чтоб низложить меня. Но до тех пор, усилия всего человечества не достаточны, чтобы повредить мне» [1082]. Oтветственность за войну возлагалась на Бонапарта из-за его эгоизма и амбиций, его жажды славы. В одной из сцен романа Наполеон восклицает, обращаясь к своим генералам: «Теперь постигаете ли истинную цель войны? Она нужна для моего спокойствия ‹…›. Это пятое действие моей великой драмы: развязка!» (Ч. 2. С. 92, 96). В то же время, в отличие от Пушкина и в будущем Льва Толстого, Булгарин не восхвалял ни Барклая, ни Кутузова: с его точки зрения, Россию спас царь Александр I, вдохновленный Богом и получивший поддержку большей части своих подданных, особенно из низших слоев населения [1083].

В своем романе Булгарин сильно смягчил национальную значимость конфликта. Если в начале произведения он аккуратно показывал общую патриотическую реакцию различных социальных слоев на вражеское нашествие, то по мере описания дальнейших военных действий ненависть русских к французам сменялась многочисленными картинами взаимной приязни между народами, французскими солдатами и русским населением, в контексте общих несчастий и страданий. В одной из сцен третьей части Булгарин не только изображал русских солдат, отставших от армии, которые преспокойно прогуливались среди французских палаток в Москве, но и выводил самих французов, спешивших на помощь бедным московским жителям, по-прежнему пребывающим в городе: «Некоторые из французских солдат чувствовали жалость и сострадание к сим несчастным; другие вовсе не думали об них и продолжали свои занятия, как будто русских вовсе не было в лагере. Всех соединило общее бедствие. Русские и французы уже не страшились один другого. Никто не помышлял более вредить друг другу» (Ч. 3. С. 239). Как справедливо отмечает Н. Н. Акимова, то обстоятельство, что герой романа часто оказывался во вражеском лагере, помогало читателю увидеть события с точек зрения каждой из воюющих сторон, уяснить мотивацию врага, что лишало исторический конфликт острой националистической основы [1084]. В том же ключе пишет М. Г. Альтшуллер, рассуждая об исторических романах Булгарина: «Булгарин был одним из немногих писателей, в произведениях которого нет национальной спеси, ксенофобии, стремления возвеличить русских за счет других национальностей» [1085]. Это кажется верным и в случае его романа о 1812 г.

В произведении Булгарина главным следствием войны 1812 г. была не нараставшая враждебность между народами, но появление глубокой трещины между двумя поколениями русского дворянства. Согласно трактовке Булгарина, французское нашествие породило раскол в высшем обществе: с одной стороны, мы видим полностью офранцуженное прежнее поколение дворян, в страхе бегущее в свои поместья, таковы, например, князь Курдюков и граф Хохленков, с другой, новое служилое дворянство, готовое, как и представители других сословий, принести себя в жертву отечеству и государю (Петр Выжигин) (см.: Ч. 2. С. 238–244). В Курдюкове и Хохленкове, антагонистах Выжигина, Булгарин изобразил мир старого дворянства XVIII в., продолжающего исповедовать атеизм и эпикурейство предыдущего столетия. Оно по-прежнему говорит по-французски, следует французским модам и презирает русские обычаи, остается абсолютно чуждым подвигам и страданиям народа во время нашествия, укрывается от войны в свои дальние имения (Ч. 3. С. 217–233). В то же время вторжение воспитывает в новом поколении дворян патриотический дух, ведущий их к победе над врагом и к освобождению России. Именно реакция молодого поколения позволяет Булгарину актуализовать образ Минина и Пожарского и переосмыслить старую идеологему надсословного единства (Ч. 2. С. 236). Мотив столкновения между поколениями дворянства появляется в высказываниях не только русских офицеров, но и французов. Например, среди речей, произнесенных во французском штабе и буквально заимствованных из записок генерала Сегюра, одного из источников романа, присутствует значимое рассуждение, принадлежащее генералу Коленкуру и отсутствующее в первоисточнике [1086]. Коленкур, долгое время бывший посланником в России, возражает на одно из замечаний Наполеона, получившего сведения о нехватке патриотизма у русского дворянства: «Вас обманули, Государь! – говорит Коленкур Бонапарту. – Не должно судить о целом народе по некоторым устаревшим петиметрам XVIII века. В России есть часть дворянства, которая приняла совершенно нравы, язык и образ мыслей французского дворянства прошлого века. Но эти люди, поддерживаемые теперь родственными связями, богатством или званием, не будут иметь никакого влияния на народ, во время опасности отечества. В России образовалось новое поколение, достойное своего века. Русское дворянство, в общем смысле, единственное в мире. Оно предано престолу и всем пожертвует за независимость России» (Ч. 2. С. 89–90). Верные принципам православия, самодержавия и национальной традиции, новые русские дворяне разделяют бедствия с народом. Как объясняет один офицер Петру Выжигину, «русское дворянство не походит на маркизов века Людовика XIV, но имеет свой отличительный характер, исполнено усердием к вере, предано душою русскому царю, как представителю народной силы, славы и чести. И пламенно любит свое, русское, а отечество чтит как святыню» (Ч. 1. С. 226–227). Булгарин воспроизводит формулу «За веру, царя и отечество», сложившуюся во время конфликта, которая вскоре окажется преобразована в уваровскую триаду «православие, самодержавие и народность» [1087].

В романе Булгарина межнациональный военный конфликт оттенен столкновением поколений внутри русского дворянства. Автор противопоставлял дворянство XVIII в., связанное с эпохой Екатерины, к которой стремится принадлежать Иван Выжигин, новому, патриотично настроенному дворянству, воплощенному в образе Петра Выжигина [1088]. Таким образом, с помощью простой оппозиции между поколениями Булгарин намеренно устранял из текста все разнообразие политических и интеллектуальных позиций, присущих русскому дворянству в период войны (разнообразие, которое Пушкин, напротив, подчеркивал в своих выдуманных воспоминаниях, навеянных «Рославлевым» Загоскина [1089]). Речь идет об объяснительной модели, позволявшей скрыть от публики устойчивые экономические, идеологические и культурные контрасты внутри высшего общества – между древней родовой аристократией, старым служилым дворянством екатерининской эпохи и новым поколением благородных патриотов. Тем самым писатель указывал на «естественный» и исторически необходимый характер упадка древней родовой аристократии и старого служилого дворянства. Демонстрацию межпоколенческого конфликта Булгарин использовал для критики конкретных социальных групп. Журналисту, который связывал свои интересы с новым служилым дворянством и средним классом, было принципиально важно лишить легитимности старое, но богатое и могущественное служилое дворянство XVIII столетия, равно как и древнюю родовую аристократию, в экономическом смысле уже отжившую, но все еще влиятельную в культурном отношении. В романе Булгарин пытался показать, что 1812 г. обнаружил устаревший характер ценностей и образа жизни старинного дворянства и знати XVIII в., и выдвинул на историческую сцену новое служилое дворянство – патриотичное и верное отечественным обычаям. Возможно, именно по этой причине, а не только по соображениям личной неприязни Пушкин назвал этот роман Булгарина «пасквилем» [1090].