Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Очень характерными являются воспоминания Т. Бобровского. Он сам не видел Булгарина, но в свои мемуары включил изложение рассказа своего друга С. Быховца, который, проезжая через Лифляндию, предложил пожилому человеку, стоявшему у сломанной коляски, подвезти его. Когда Быховец обнаружил, что благодарный ему человек – это Булгарин, он сильно смутился, посчитав оскорбительным для себя ехать вместе с продажным журналистом и реакционером. Он даже хотел уступить ему коляску, чтобы только не иметь ничего общего с Булгариным. «Сидите, поедем вместе, когда вы меня узнаете, тогда убедитесь, что я не такой черный, каким меня рисуют», – сказал Булгарин. В беседе он блистал остроумием [1021]. Этот рассказ выразительно показывает, что еще при жизни у Булгарина сформировалась негативная репутация. Мемуары Боровского демонстрируют, что поляки не имели представления о настоящем Булгарине, а знали его только как ренегата и продажного журналиста, с которым лучше не иметь ничего общего.

Однако и после 1830 г. находились такие поляки, которые не обвиняли его в измене и ценили литературный талант. В большинстве своем это были литвины, которые разделяли его прагматический подход к жизни или считали правильными его политические воззрения. Хорошим примером является Адам Киркор, который в 1846 г. поместил в польском журнале «Атенеум» («Athenum») воспоминания о встрече с Булгариным: «День 27 декабря останется надолго в моей памяти. Я познакомился с человеком, имя которого звучит от Невы до Аракса, от Вислы до Иртыша. Говорю о Тадеуше Булгарине, знаменитом русском писателе, авторе нескольких сот томов, из которых более половины переведено на польский, французский, немецкий, английский, итальянский, чешский и шведский языки. Имя его принадлежит сегодня всей Европе. Его литературное влияние сегодня так сильно в России, что мнение его воспринимается публикой как приговор, а для пущей убедительности стоит добавить, что большая часть здешних литераторов является завзятыми его врагами» [1022]. Из этого отрывка видно, что даже в 1840-е гг. среди поляков были те, кто считал Булгарина авторитетной фигурой. Характерно также, что он представлен польским читателям как «русский писатель», а не как их земляк, пишущий на русском языке.

Несмотря на такие высказывания, у большинства поляков не было сомнений, что Булгарин является ренегатом и продажным журналистом. Такое мнение укрепилось после его смерти. В 1861 г. фрагменты «Воспоминаний» Булгарина были изданы под заглавием «Из мемуаров ренегата» с комментариями, которые не оставляли у читателей сомнений по поводу антипатриотического поведения Булгарина [1023]. В 1877 г. во влиятельном львовском журнале вышла статья о взаимоотношениях Булгарина и Лелевеля, в которой был сделан вывод, что известный польский историк быстро понял, что Булгарин является поляком только тогда, когда это приносит ему выгоду, и поэтому разорвал свои отношения с «литературным спекулянтом» [1024].

Стоит отметить, что с каждым годом все меньше людей помнило о Булгарине. Еще в конце 1820-х – начале 1830-х гг. его знал любой поляк, который следил за книжными новостями. Кроме вышеупомянутых романов публиковались также переводы других его, менее известных произведений [1025]. Практически все сочинения Булгарина в польских переводах появлялись в пределах Российской империи. Ему не удалось даже в этот период добиться популярности на польских землях, отошедших Пруссии и Австрии, хотя несколько его произведений были переведены в львовском журнале [1026].

Большое влияние на укрепление репутации Булгарина в Польше как перебежчика и изменника имели труды Яна Кухажевского, семитомная книга которого о России XIX века стала для польских историков на долгие времена основой познания истории Российской империи. Он характеризовал Булгарина как русского на службе тирана Николая I, называл «платным агентом», «бульварным литератором», «реакционным подстрекателем» [1027]. В его книге Булгарин представлен как ренегат. В польской историографии никто не оспаривал этого мнения до 1970-х гг., кроме Александра Погодина – российского эмигранта, который подчеркивал заслуги автора «Ивана Выжигина» в развитии русско-польских культурных связей. Он показывал, что Булгарина следует считать польским, а не русским писателем, вернув ему место в истории литературы [1028]. Погодин особенно полемизировал с М. Лемке, считая, что именно его книги повлияли на укрепление негативной репутации Булгарина.

В 1974 г. вышла монография Рышарда Волошиньского, в которой рассматривались польско-российские научные и культурные контакты 1801–1830 гг. [1029]Булгарин был представлен в ней как поляк, который стремился к сближению двух народов. Толчком к переоценке роли Булгарина была книга о русском обществе XIX в. известного историка Людовика Базылова, который описывал Булгарина как очень талантливого и ироничного писателя, сотрудничавшего с III отделением в качестве эксперта и аналитика, а не доносчика или агента [1030]. Попытка частичной реабилитации Булгарина наделала много шума в польской исторической науке, в которой уже укрепился его образ как изменника и доносчика. В положительной рецензии на книгу Базылова Виктория Сливовская отметила, что характер сотрудничества с III отделением не означает, что Булгарин не был агентом и доносчиком [1031]. Сливовская в других своих работах также подчеркивала, что это беспринципный человек, без «нравственного позвоночника», который мог в любой момент изменить свое мнение [1032]. Однако в последние годы она справедливо отметила, что Булгарин долгое время был для нее стереотипным образом ренегата на службе России, поэтому она не могла смотреть на него иначе [1033].

После упомянутой публикации Базылова и рецензии Сливовской в самом престижном польском историческом журнале этого времени интерес к редактору «Северной пчелы» усилился, он начал привлекать внимание историков литературы. В 1978 г. Зофья Мейшутович выпустила книгу, посвященную романам Булгарина, показывая, в частности, что его творчество является важным, интересным и ценным для изучения процессов, происходивших в русской литературе 1820–1850-х гг. В своей монографии она пыталась частично реабилитировать Булгарина, показывая его двуязычие и работу в области польской культуры [1034]. Она придавала особое значение тому факту, что в русском обществе Булгарина долгое время воспринимали как польского литератора. Во введении к книге исследовательница даже намекала на валленродизм (тайную деятельность в стане врага на благо порабощенной родины) Булгарина, что, с точки зрения других литературоведов, явное преувеличение. В 1984 г. Базылов уделил много внимания деятельности Булгарина среди петербургских поляков, показывая, насколько он был неоднозначной фигурой [1035]. В конце 1980-х гг. его деятельность начал изучать видный польский историк русской литературы времен романтизма Богдан Гальстер. Он взялся за исследование роли Булгарина в публикации рецензии Лелевеля на «Историю…» Карамзина [1036]. Казалось, что эти публикации являются началом польского булгариноведения и что благодаря им произойдет переосмысление его деятельности. Однако после перемены строя в Польше в 1989 г. и сокрашения сотрудничества с российскми историками и филологами [1037]интерес исследователей к Булгарину упал, и прошло более 20 лет, пока появились новые публикации с обсуждением поведения Булгарина.