Коллектив авторов - Ф. В. Булгарин – писатель, журналист, театральный критик [litres]

Популярные в Польше XXI в. дискуссии по поводу исторического сознания, а также поведения поляков во время разделов и оккупации, лоялизма и сотрудничества с Россией показывают, что вряд ли факты смогут победить мифы. Фаддей Булгарин не вписывается в модель поляка-повстанца, по крайней мере после 1815 г. Правильно заметил видный польский историк Януш Тазбир, что «превращение немца или русского в поляка является ассимиляцией. Однако поляк, который начинает чувствовать себя немцем или русским, – это ренегат, у которого прошла “национальная апостасия”» [1038]. С 2011 г. вышло более 10 моих публикаций о Булгарине на польском языке, которые касались оценки его деятельности. Несмотря на то, что некоторые из них были помещены в престижных научных журналах и даже в газете с самым большим в Польше тиражом [1039], я не заметил роста интереса польского научного сообщества к деятельности Булгарина. Тем более он не привлек внимания рядовых польских интеллектуалов. Буду приятно удивлен, если изданная мной биография Булгарина [1040]станет началом объективного изучения роли сотен тысяч поляков, которые в XIX в. по разным причинам начали считать себя подданными Российской империи. Булгарин – яркий пример поляка, который был таковым и неплохо устроился в России. Вряд ли в ближайшее время начнется следующий период эволюции репутации Булгарина в Польше. Однако я надеюсь, что мне удастся напомнить русистам и историкам польско-русских отношений, насколько сложной и неоднозначной фигурой был Булгарин.

Слова, вынесенные в заголовок статьи, относятся к Ф. В. Булгарину и принадлежат помещику Ковровского уезда Владимирской губернии Андрею Ивановичу Чихачеву (1798–1868). Такое признание он сделал 10 апреля 1837 г. в письме к своему шурину, другу и соседу Якову Ивановичу Чернавину (1804–1845) [1041], который тоже был преданным поклонником Булгарина.

Чихачев и Чернавин были помещиками средней руки, почти не выезжавшими из своих имений Дорожаево и Берёзовик. Они относились к той «средней» категории потребителей печатной продукции, которая, как утверждал знаток книжного рынка Булгарин, была в то время «самой многочисленной ‹…› составляла так называемую русскую публику» [1042]. Булгарин прекрасно знал вкусы и угадывал желания таких читателей.

Чем же Булгарин сумел завоевать их любовь? Прежде всего тем, что неустанно снабжал их беллетристическими сочинениями, за чтением которых помещики проводили часы досуга приятно и с пользой.

Романы, повести, очерки, фельетоны – словом, все, что выходило из-под пера Булгарина, получало восторженные отклики. Так, прочитав роман «Мазепа» (СПб., 1833–1834) в феврале 1837 г., Чернавин сообщал зятю: «Книжка очень хорошая, да и может ли плохо написать Булгарин?» (Д. 58. Л. 173 об.). Спустя два месяца Чихачев делился с шурином своими впечатлениями о булгаринских статьях в «Северной пчеле»: «Кто что ни говори, а толковито, умно, от души пишет Фаддей мой Венедиктович» (Там же. Л. 179 об.). Любые попытки обнаружить изъяны в его сочинениях оканчивались неудачей. «И хочу подхватить Венедиктовича где-нибудь. Не тут-то было. Везде у злодея гладко. Везде отличное шоссе» (Д. 57. Л. 72), – признавался дорожаевский барин берёзовикскому по прочтении булгаринских «Сочинений» (2-е изд. СПб., 1830) в начале 1835 г.

В 1830–1840-е гг. любимым литературным жанром обитателей усадеб был исторический роман, одним из зачинателей которого в России являлся Булгарин. Из исторических романов они узнавали о событиях далекого прошлого, о характерах исторических лиц. Из них же извлекали нравственные уроки мужества, чести, преданности Отечеству. И все это – в форме увлекательного рассказа.

Немалые усилия прилагались к тому, чтобы заполучить булгаринские романы «Димитрий Самозванец» (СПб., 1830) и «Мазепа». Их читали по нескольку раз с неизменным удовольствием. К примеру, Чернавин трижды прочел роман «Мазепа». А «Димитрий Самозванец», благодаря неоднократному прочтению, так хорошо «в памяти сохранился» (Д. 57. Л. 46), что берёзовикский барин желал приобрести его французский перевод, чтобы практиковаться в языке.

Помещики считали исторические романы Булгарина образцовыми, а в сочинениях его собратьев по перу находили всевозможные оплошности. Так, прочитав роман К. П. Масальского «Регенство Бирона» (СПб., 1834), Чихачев фантазировал: «Будь я grand commandant [1043], я бы позвал Булгарина и приказал ему под эгидою моего отличного благоволения, натурально, денежного, положим, в 30 тыс. ассигнациями, сделать выправочки, подмалевочки и тому подобное, и тогда книгою “Бирон” я бы столько же наслаждался, сколько на бывшее существование его (живого) негодую» (Д. 57. Л. 89 об.).

Жанр нравственно-сатирического романа о современной жизни, введенный в русскую литературу Булгариным, также отвечал читательским ожиданиям провинциальных дворян. Воспитанные на литературе эпохи Просвещения, они стремились извлечь из книг и полезное (познание мира, людей и самого себя, исправление нравов), и приятное (занимательный сюжет, юмор, живой язык). В дневниках и письмах Чихачева и Чернавина упоминается роман Булгарина «Памятные записки титулярного советника Чухина, или Простая история обыкновенной души» (СПб., 1835). Судя по тому, что книгу не раз перечитывали, она очень нравилась. Удивляет, что в документах из усадебного архива не встречается название первого и самого известного нравственно-сатирического романа Булгарина – «Иван Выжигин» (СПб., 1829). Вероятно, он был прочитан вскоре после выхода в свет, а самые ранние из сохранившихся дневников Чихачева и Чернавина датированы соответственно 1831-м и 1834-м гг.

В Дорожаеве и Берёзовике признавали только «дельную, толковую» словесность, которая показывает жизнь как она есть, обличает пороки и смягчает нравы. Эти задачи решал не только нравственно-сатирический роман, но и сатирический нравоописательный очерк. Помещики были единодушны в оценке очерков Булгарина, помещенных в 7, 9 и 10 частях второго издания его «Сочинений». «Решительно все статьи хороши, и весьма трудно для меня вспомнить статью, которая бы мне больше понравилась, нежели другая, – все хороши» (Д. 57. Л. 73), – заявлял Чернавин. Зять вторил ему: «Фаддей Венедиктович – славный малый. Дай Бог ему доброе здоровье. Авось, еще томов 24 напишет» (Там же. Л. 74). Вопреки мнению Чихачева о том, что «женский пол не охоч до статеек булгаринских» (Д. 59. Л. 45 об.), его супруга их читала (Д. 63. Л. 11 об.) или просила мужа почитать вслух: «Наташа, сама занявшись пряжей, предложила мне г-на Булгарина» (Д. 57. Л. 72).

Булгаринские очерки нравов, остроумные и назидательные, буквально приковывали внимание читателей. Так, 6 и 7 февраля 1835 г. Чихачев с утра до вечера не выпускал из рук седьмую часть «Сочинений»: