Захар Прилепин - Родная речь, или Не последний русский. Захар Прилепин: комментарии и наблюдения

Но потом ты начинаешь говорить о планах, о работе, обо всех бесконечных смыслах, доступных пока только тебе, но потом ты их передашь нам в своих книгах, уроках.

Боже мой! Был свет. Он с тобой. Не страшно.

Ты только повзрослел на несколько жизней.

Захар, ты больше, чем человеческая жизнь.

Здравствуйте, Евгений Николаевич. Называть Вас просто Захаром не могу. Не позволяет возраст. Мне всего лишь 23. Я родилась в 95-м.

Помню это время — смутно, но помню.

Я была несмышлённой и не понимала значения слова «перестройка». Да и не слышала я его в те годы. Никто его не произносил тогда в нашей семье. Его начали говорить позже, когда я стала чуть старше. Его произносил мой отец, сухо и равнодушно, его произносила моя мать, гневно и с отвращением. Но и тогда я не понимала, что оно значит. Да и не хотелось понимать. Зачем знать это слово и его значение, если произносится оно таким тоном.

Да, не помню я «перестройки». Но я помню своё раннее детство. Я помню хлеб, который пекла моя мать. Помню этот аромат, хруст свежей корки, мелкие крошки в руках, липкий мякиш, который я не любила. Я помню чай из корневищ вишни. Отец заваривал их в термос, а потом наливал в кружку яркий красно-коричневый настой с терпким ароматом. Помню, что от него во рту, как после черемухи, вязало, немело в горле. Помню старые игрушки, купленные ещё для моей старшей сестры. Резиновые собачки и кошки, которые пищали, когда на них нажимаешь, так, что в ушах звон стоял. Помню маленькие фигурки забавных пингвинов из «Киндера-сюрприза». Не знаю, откуда они были у меня. Вкуса этой заморской сладости в своём детстве я точно не помню.

Ах да, ещё помню, как отец мой серьёзно заболел. Ему тогда было тридцать. В городской больнице ему выписали кучу лекарств и чудесный препарат от всех болезней. Это было что-то густое, вязкое с шоколадным вкусом и мелко разорванной золотинкой в этом десерте. Да, да. Я не шучу. Помню. Но отец, как человек наивный, как и все честные трудяги Советского государства, не мог не верить врачу. Не мог он поверить и в то, что этот самый врач всучил из-под полы совершенно бесполезный БАД.

А ещё помню, что не было денег. И это почему-то было нам с сестрой понятно. И не надо было ничего объяснять. Просто нет денег, вот и всё. Мама попала под сокращение в школе. Отец работал один, но этих денег едва хватало на самое необходимое. Может быть, сейчас кто-то посмеётся, а кому-то и вообще удивительно, что у мамы с папой нет денег. Да, представьте, бывает такое, нет денег. Вот и всё. Но никто в моей семье не жалуется, да и вообще не любит вспоминать ТО время. Уверена, что многие семьи так же не хотят говорить и вспоминать это прошедшее. Хотя о прошлом принято ностальгировать. Но не ностальгируют и не жалуются. А просто молчат. Может, потому что русские.

Но иногда у меня возникает вопрос: как же эти самые русские, победившие в самой кровопролитной войне, выстрадавшие, да, да, именно выстрадавшие самую сильную державу в Мире, смогли всё это отдать? Как за пару десятков лет смогли поменяться ценности и национальные герои? На место Юрия Гагарина пришёл Саша Белый с Бригадой, вместо Утёсова стала петь Бузова.

Часто у меня возникают споры со своими ровестниками по поводу отношения к своему народу, к своей истории. В ответ не слышу ничего, кроме: «Пора валить из Раши», «А-а-а, это же Россия, у нас всё через одно место». Тогда я просто молчу и думаю: «Бедные, как же вас покорёжило, что же с вами случилось? Кто же вас потом жалеть будет? Не эта ли самая Рашка убогая?»

Вам, Евгений Николаевич, огромное спасибо за книги и программу «Уроки русского». Наконец-то мы можем услышать честные слова честного человека о своей истории и стране.

Родной Захар, продолжай оставаться на передовой русской культуры и языка, не позволяй безродным и прогрессивным бессовестно поливать грязью русскую историю и русского человека. Наша Родина болеет, раковая опухоль «западничества» (они почему-то не по заслугам присвоили себе Белинского, Чаадаева, Чернышевского) растёт, молодёжь слепа и наивна как глупый котёнок. Но у котёнка когда-нибудь вырастут когти, и царапать будет больно! Нам, людям культуры, вставать в окопы. А ты наш командир. Сегодня, я думаю идеи русского социализма (куда уж прогрессивнее, кстати!) и идеи русского христианства имеют общего врага. Как же удивительна всё-таки история, бывшие враждующие стороны в скором времени могут встать в один боевой строй. Ты выбрал себе трудную долю, — не сдавайся. Впереди битвы сложнее и свирепее. А мы прикроем. Спасибо за Донбасс, паспорта РФ русским людям — это и твоя заслуга тоже.

«Кто-то пишет романы, а он в них живёт».

Он чувствовался через свои произведения, невозможно было просто прочитать вещь, а потом, вспоминая книгу, запамятовать фамилию. Нет. Он обрисовался сразу, вылепился из своих же строк, проявился на страницах характером, речью, героями, поступками. И мы с мужем зацепились, ухватились за человека, который создавал то, что волновало нас. Мы дарили друг другу книги, вспоминали весёлые моменты из рассказов, переживали «Патологии», узнавали себя во «Грехе». Так жили, взрослели… а потом появился ребёнок, и в этот же год родилась прилепинская «Обитель». Она вынашивалась Захаром не 9 месяцев, куда больше, но совпала с моим материнством, и меня накрыло. Как будто всё пришло в одну точку, значимое громко и смело назвалось важным, а незначительное во всеуслышание — пустым.

Этот роман о Соловках со всей его историчностью каким-то образом оказывался абсолютно вне времени. Он развился на пласте «Когда? Где? Кто?» — но в основе своей нёс куда более глубокий вопрос «Что это было?» Это не солженицынский ад, описанный другими словами, совсем нет — это фантасмагория жизни, которая ощутилась здесь много острее, чем на материке, вскрыла с человека всю оболочку и оставила его абсолютно голым перед историей, судьбой, смертью, жестокостью таких же, как он, и святостью таких же, как он. Соловки не как ад, но как путь русского человека на Голгофу, где многие не были ещё так далеко и в то же время так близко к Богу. Роман о судьбах людей и судьбе народа в целом, о грехе и спасении, о культуре и упадничестве, о надежде и любви. Я почувствовала себя этим народом, почувствовала сильнее чем раньше, с болью, с отчаянием… чуть позже — с благодарностью, с верой. Теперь я точно знала, что здесь и сейчас живёт человек, который знает и напоминает нам: нужно помнить, нужно переосмысливать, нужно пытаться понять, нужно суметь принять. Принять нашу историю и себя в ней. Затем Майдан, Украина, война и — «Не чужая смута», «Взвод» и «Семь жизней». Уже не было вопросов, мы текли вместе, рука об руку.