Игорь Ротарь - Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Это не цитата, но точное изложение смысла его слов. Александр Любимов сказал так, но это не было данью политическому плюрализму. Просто те, кто пропустил его в прямой эфир, не предполагали, что прозвучит такая точка зрения. Кстати, Александру Любимову эти «неправильные» высказывания припоминали очень долго. И именно те, кто числил себя самыми последовательными сторонниками свободы слова.

Конечно, в то время были СМИ, которые не придерживались однозначно отрицательной оценки действий Верховного Совета и однозначно положительной оценки действий Кремля. В частности, «Независимая газета» занимала такую позицию. Но телевидение давно уже гораздо эффективнее любой газеты.

Возможно, примеры инакомыслия в оперативной оценке событий сентября-октября 1993 года, прозвучавшие в разных СМИ, были не главным толчком для того, чтобы в дальнейшем не все проблемы в нашей стране решались на уровне стрельбы из танков друг по другу, но это был весьма существенный фактор воздействия на общество и особенно на политиков, фактор, направленный против того, чтобы они вели страну к гражданской войне.

Собственно, в ту ночь мы и видели настоящую гражданскую войну в России. К счастью, она длилась несколько часов, а могла бы длиться и больше. Я считаю, что, если бы Александр Любимов не сказал то, что он сказал с экрана в ту ночь, вероятность того, что и далее события развивались бы по кровавому сценарию, была бы гораздо выше. В этом проявляется значимость простой профессии журналиста».

Наконец, в моей журналисткой практике было немало и анекдотических ситуаций, пусть иногда, и с трагическим привкусом.

Так, где-то в 2008 году я работал у Виталия Третьякова, возглавлявшего медихолдинг из газет «Россия» и ВПК. Реальным владельцем и спонсором холдинга был, пригласивший Третьякова миллиардер Игорь Ашурбейли (то ли азербайджанец, то ли тат). Забавно, что главный редактор газеты «Россия» Андрей Лапик был вынужден сидеть под портретом кавказского миллиардера. Слава Богу, Третьяков до этого не опускался.

Ашурбейли проводил откровенно проправительственную политику издания, а мое положение усугублялось тем, что мой начальник отдела был бывший советский аппаратчик, пытавшейся вставлять верноподданнические добавления в мои статьи.

Я более-менее успешно с ним боролся. Но тут я съездил в Чечню и хотел написать антикадыровский текст. Я был уверен, что моему начальнику это не понравится. Он говорил прямо: «Кадыров – наш друг, а мой сын учится с его сыном в одном классе!».

Что мне было делать?! К своим текстам я относился очень трепетно и цензуру не переносил. Тогда я отнес свой текст в обход начальника Виталию Товиевичу. Тот почитал материал и сказал: «Я не вижу, что тут можно править кроме двух-трех запятых».

Отмечу также, что сам Третьяков уже был убежденным сторонником Путина, поддерживал Кадырова, но, как и прежде, считал, что, если текст правдив, то он должен быть напечатан.

В общем, хотя меня и удручал маленький тираж издания, в целом я был доволен: писал, что хочу, ездил в командировки и имел неплохую зарплату. И так, смирившись со своей участью, на Новый год я улетел со своей тогдашней подругой в Египет. Приехал с опозданием, другие журналисты уже работали. Звоню в редакцию.

– Привет, Наташ! Ну, как дела? Что новенького?

– Ну, пока работаем!

– Что значит пока?

– Дурак, что ли?! Не знаешь, что Ашурбейли уволил Третьякова, и, скорей всего через месяц закроет газету!

– Ужас!

– Это еще не все. Сашку (корреспондент газеты, имя изменено) поймали с кокаином, ему 5 лет грозит.

– Гм, какой ужас! Ладно, давай, что ли я, чтобы успокоиться текст о Чечне напишу или Илья пишет?

– Дурак, что ли?! Он умер!

Через месяц мы все были уволены.

Одним из моих доходов были лекционные турне по миру, где я рассказывал о своих поездках в «горячие точки».

Началось все почти гениально просто. В редакцию «Независимой», где я тогда работал, пришел написанный от руки факс следующего содержания.

«Для Игоря Ротаря.

Уважаемый Игорь, меня зовут Мириам Лански. Я сотрудник Бостонского университета (США). Я регулярно с огромным интересом читаю ваши репортажи из Чечни. Не могли бы вы написать статью в сборник нашего университета? Мои координаты:…».

Мириам Лански называлась раньше Марией («зовите меня по-русски Маша, Мириам это по-английски) Ланской, и до 8 лет она жила в Ленинграде; по-русски она говорила с чуть заметным акцентом.

Мы стали довольно много общаться. Как-то я сказал Маше, что собираюсь в США (у меня там работали родители), она предложила совместить мою поездку с лекционным турне:

«Я свяжусь с университетами и советологическими центрами. Сейчас Чечня очень популярна. В нашем университете мы вам заплатим за лекцию $500 (точную цифру сейчас не помню), ну а жить будете у меня».

Где-то через неделю Мириам договорилась где-то с десятью американскими университетами, а мой знакомый канадский политолог договорился о моих лекциях в трех канадских университетах и одном военном училище.

В общем, поездка получалась насыщенной и вполне доходной (проживание мне оплачивали отдельно). Одно огорчало, до США я должен был долететь за свой счет.

Но я решил и эту проблему, так как Независимая Газета согласилась оплатить мне билет для США. Мотивировка была, что я буду читать лекции, как представитель «Независимой».

Щедрость, конечно, по нынешним временам неслыханная. Мало того, что газета меня отпускала на два месяца (зарплату мне продолжали платить) заниматься своими личными делами, так они мне еще и билет оплачивали.

Впрочем, у этой финансовой авантюры был и один существенный минус. Английский я знал довольно плохо, и сам себя сравнивал с сеятелем из «Двенадцати стульев».

К моему счастью, первая моя лекция в Вашингтоне была не очень важной, я читал ее в клубе «Любителей русской культуры» какого-то университета. Председателем клуба была двадцатилетняя студентка Мэри, обучившаяся русскому в Нижнем Новгороде. Подписывалась она всегда Miss (эта форма используется, когда точно известно, что девушка не замужем). Мэри меня очень подбадривала: «Надо верить в свой английский! Я тоже почти не знала русский, но через месяц жизни в Нижнем заговорила!».

Тем не менее, лекцию я прочел просто ужасно. К тому же на нее пришло очень много американских потомков выходцев с Северного Кавказа (по-русски они уже не говорили), и, по-моему, я очень разочаровал их тем, что не восхищался борьбой чеченцев с русскими колонизаторами.

Кстати, на этой лекции я встретил американскую старушку политолога, с которой не раз пересекался в Чечне, и попросил её довести меня до дома моего вашингтонского приятеля.