Игорь Ротарь - Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Совсем другое впечатление произвели азербайджанцы (мы их посетили в Шуше). Они были одеты в ватники и выглядели растерянными ополченцами». В общем, я совсем не удивился, когда через несколько дней после моего возвращения в Москву Шуша была взята армянами.

Как показала последняя война, сейчас ситуация изменилась просто кардинально.

Поездка в Таджикистан мне запомнилось тем, что местные русские, едва не устроили «суд Линча» над Козыревым (помешала охрана), полагая (как я сейчас считаю справедливо), что Россия их бросила на произвол судьбы

В Приднестровье старушки встречали Козырева плакатами: «Дети Приднестровья против румынского фашизма». Дело в том, что плакаты «народного гнева» раздавались централизованно, и бабушки просто перепутали.

Кстати, кто-то из «патриотичных» писателей отметил, что либералы чувствуют просто физическое отвращение и страх перед большим скоплением людей. По крайней мере, по отношению к Козыреву это верно; в частности, я, был свидетелем с каким трудом приднестровские власти уговаривали его выступить перед людьми.

Другим моим выводом о тех поездках было заключение, что чем сильнее в стране диктатура, тем лучше принимают журналистов. Так, например, в Армении нам приходилось питаться за свой счет, а вот в Туркменистане нас не только бесплатно кормили, но и поили.

Виталий Третьяков вроде бы не возражал против тех моих редких поездок. Но, спустя несколько лет, уже мой новый начальник Алан Касаев попросил меня полететь с Владимиром Путиным в Узбекистан и Туркмению. Виталий Товиевич был недоволен: «Зачем послали Ротаря?! Он же на встречу с Путиным в рваной майке и шортах придет!»

Между прочим, после этой поездки я мог бы до конца жизни гордиться, что мне нахамил «сам Путин». На пресс-конференции прямо в аэропорту каждому журналисту разрешалось задать один вопрос, а я попытался задать два, и российский президент достаточно жестко меня оборвал.

После «ссоры» с Путиным я решил прогуляться в город и спросил, где выход из аэропорта, у какого-то узбекского чинуши. Но он был настолько потрясен организацией встречи с великим россиянином, что просто не стал мне отвечать.

Хотя в перестроечные годы журналисты оказались лишены распределителей, у них появились новые привилегии. Почти все центральные СМИ отправляли своих сотрудников на недельку отдохнуть заграницу. Дело в том, что в каждую такую газету регулярно приходили халявные приглашения от разных структур.

Впрочем, первую такую поездку я организовал себе где-то в 1993 году сам. Уж, не помню, как я познакомился с каким-то греком-киприотом, предложившим мне поехать за его счет на Кипр в обмен на статью о туризме в этой стране. Я пришел к тогдашнему начальнику отдела общества в «Независимой», и он сразу же дал мне согласие.

До этого я был только в соц-странах и Афганистане. По-английски говорил плохо. Помню, я не понимал, когда греческие таксисты на улице спрашивали меня: «Whereareyoufrom?». Также я не понимал фразу «Оnecocktailfree». «Что за свободный коктейль?» – рассуждал я.

Мне также запомнилось, что девушки из нашей русской группы сначала проявляли ко мне просто бешенный интерес, но он тотчас же кончился, когда они узнали, что я халявщик. Потом я наблюдал, как их каждый вечер увозили из отеля на машинах греки.

Следующую мою такую халявную поездку мне организовал уже мой начальник Александр Гагуа. Совет Европы прислал приглашение (все включено) в НГ на заседание организации, а мой начальник подарил ее мне.

Дело был накануне 1 апреля, и меня классно разыграла моя тогдашняя жена, заявившая мне, что заседание Совета Европы переносится в Москву, о чем я и сообщил Гагуа. Он важно надул щеки: «Мне об этом ничего неизвестно!».

Поездка прошла хорошо. До зала заседаний я так и не дошел, да от меня этого и не требовалась! Потом поехал в Париж, где и погостил недельку у дочки знаменитого российского демографа Анатолия Вишневского.

Но такие поездки были мелочевкой. Более круто был поехать от какой-нибудь солидной фирмы. Они и в отелях пятизвездочных селили, и подарки дарили. Но в такие поездки, как правило, ездили заместители главных редакторов.

Однако один раз мне все же повезло. Во время первой чеченской войны я в качестве «гида-проводника» (сейчас это называют очень русским словом «фиксер») работал в Чечне с московским собкорром южнокорейской газеты Джуном (фамилию не помню).

Хотя Джун мне заплатил за поездку (и неплохо), он считал меня после такого «страшного приключения» близким другом и обещал мне организовать халявный тур по Южной Корее. Я, если честно, не особо ему поверил, так как подобные обещания иностранцы давали мне довольно часто, а выполняли редко.

Но для начала несколько слов о Джуне. В 80-е годы прошлого столетия он был студенческим активистом коммунистического движения по кличке «товарищ Заря». Товарищ Заря был руководителем коммунистической подпольной ячейки и даже принимал экзамен по учебнику «История КПСС» на японском языке, привезенным контрабандой из Токио. Жизнь студента была очень бурной – стычки (по сути бои) с полицией происходили ежемесячно. В одной их таких потасовок Джуну выбили глаз.

Увы, все хорошее кончается. Джун был арестован и приговорен к тюремному заключению. В тюрьме ему в качестве воспитательной меры давали читать Солженицына.

Но, к счастью, Джуна, его дед был классиком корейской литературы, и то, что внук такого знаменитого человека томится в тюрьме как политический заключенный, создавало для Кореи не слишком хороший имидж. Решение было найдено: Джуна решили воспитывать от противного и отправили для ознакомления в СССР.

Попал он туда уже в перестроечные годы, и может именно поэтому «прозрение» произошло очень быстро. Пустые полки магазинов, вороватые партийные босы, проститутки (и «это в стране победившего социализма!») – нет, такой «коммунизм» бывшему подпольщику явно не понравился.

Когда мы познакомились, Джун уже превратился в процветающего буржуазного журналиста и любил повторять вариант известной поговорки: «Если ты коммунист в двадцать лет – то у тебя есть сердце, а если ты коммунист в тридцать, то у тебя нет головы».

Хотя у Джуна и была голова, сердце у него было по-прежнему добрым. Мы довольно часто с ним сидели в клубах – караоке. Причем, несмотря на мои протесты (как русский человек я этого совершенно не понимал), Джун обязательно брал девушек, работающих на консумации. Программа была всегда одна: дородные украинки открывали нам спиртные напитки, а Джун под караоке пел песню «Русский солдат Алеша».

В заключение начинался рассказ девушкам о нашей чеченской поездке, Джуник называл меня близким другом и клялся, что скоро я поеду в Южную Корею.