Игорь Ротарь - Исповедь бывшего журналиста. Тайны российской журналистики от перестройки до наших дней

Старушка немедленно согласилась, но ехали мы как-то странно. На каждом перекрестке она останавливалась, долго щурилась и спрашивала, какой дорожный знак изображен на трафарете. Выяснилось, что моя знакомая забыла очки (автомобиль она одолжила у приятеля), но отказать «русскому гостю» она не могла.

Следующие мои лекции были в Бостоне. Маша, как студентка, жила очень скромно, в однокомнатной квартире с американским бойфрендом. Меня поселили в гостиной, а ребята ушли в спальню. Перед сном я пошел в туалет, но после его использования выяснилось, что смыв не работает и туалет засорился. Я пытался безуспешно с этим бороться (ребят я будить постеснялся), а потом успокоил себя, что в таких развитых странах как США просто за пять минут вызовут сантехника. Увы, это оказалось не так, под утро сквозь сон я слышал, как Маша борется с туалетом. Мне до сих пор стыдно.

Но зато лекцию я прочел уже гораздо лучше, по второму разу говорить то же самое было легче, да и аудитория состояла из политологов, большинство которых прекрасно говорила по-русски. Помню, я спросил помогавшую мне Машу, как по-английски рано или поздно и весь зал хором ответил: soonorlater.

В других городах меня селили в пятизвездочных отелях, где мое поведение слегка напоминало героя фильма «Крокодила Данди». Так, как-то в мой номер в Лос-Анджелесе чернокожий официант доставил на тележке бутылку шампанского, фрукты и сыр. К презенту прилагалось письмо директора отеля, в котором он писал, что считает честью, что у него остановилась столь важная персона, как я.

Будучи еще совсем молодым человеком, непривыкшим к этим «капиталистическим штучкам», я предложил официанту «раздавить бутылочку на двоих». Думаю, что эту историю вспоминают в отеле до сих пор.

В целом, у меня создалось впечатление, что американские советологи – очень милые и душевные люди. Увы, судя по всему, отчасти я разочаровал этих гостеприимных хозяев.

Так, читать лекции в США меня пригласили после серии моих статей-репортажей, где я подробно писал о войне в Чечне. Я честно говорил, что от российских снарядов гибнут и мирные люди, но рассказывал и об обратной стороне медали. Чечня была частью России, а ввод туда войск был спровоцирован бандитской вольницей режима Дудаева.

В некоторых университетах такая моя «объективность» встречала понимание, но часто от меня ожидали несколько другого: рассказа об имперской России, которая вновь кроваво расправляется с борющимися за свободу национальными меньшинствами.

Кстати, удивила меня и подвозившая меня старушка – в российских соц-сетях она собирала высказывания россиян о войне в Чечне, чтобы доказать шовинизм русских.

Тогда такое отношение к России показалось мне странным, но потом, когда я поработал штатным сотрудником в нескольких советологических центрах, я понял, что для американской политологии – это норма.

После этой поездки у меня появились связи, и меня стали приглашать с лекционными турне и в другие страны, например, в Японию. Но видно у меня плохая карма, и неприятности со мной происходили и в стране «Восходящего солнца».

Так, у меня упала под кровать купюра в сто иен, и чтобы ее найти в темноте, я зажег зажигалку. Синтетическая кровать тут же загорелась. Приехав в Москву, поделился своей бедой с женой, она пошутила, что в репортажах по телевизору говорили о пожарах в Токио. Я ей поверил.

С 1996 года я начал работать аналитиком «Джеймстаунского фонда» (ныне признан в России нежелательным), комментируя новости по Северному Кавказу. При этом я по-прежнему жил в Москве (хотя периодически и наведывался в Вашингтон) и продолжал работать на российские издания.

«Джеймстаунский фонд» был основан в 1984 году для поддержки высокопоставленного предателя, бывшего чрезвычайного посла СССР в ООН Аркадия Шевченко, завербованного ЦРУ. Первоначально фонд возглавил юрист Вильям Геймер, а в его руководящий совет вошли такие известные «ястребы», как Збигнев Бзежинский и экс-директор ЦРУ Джеймс Вулси.

После распада Советского Союза фонд стал специализироваться на аналитических статьях о бывшем СССР. Фонд ежедневно давал обзор новостей о распавшейся империи.

К слову сказать, я был далеко не единственным российским автором «Джеймстауна; кроме меня с фондом сотрудничало множество российских журналистов и политологов. Писали свои статьи мы по-русски, а переводил нас сотрудник «Джеймстауна» Марк.

Забавно, что Марк был потомственным борцом с «Империей Зла», так как во времена СССР его отец работал переводчиком на военной базе США в Западном Берлине, расшифровывая радиоперехваты разговоров советских военных.

Первое, что меня неприятно удивило, когда я начал работать в фонде, что в своих статьях сотрудники организации называли чеченскую столицу не Грозный, а Джохар (после смерти Дудаева сепаратисты переименовали город в его честь). Когда же я заявил коллегам, что такое возможно лишь в случае, если Вашингтон признал независимость Чечни, мне ответили: «Поскольку русские – агрессоры, мы берем название, которое используют борцы за свободу».

Я, правда, продолжал называть Грозный Грозным, но редакторы неизменно исправляли «это устаревшее российское название».

Впрочем, это было единственное проявление цензуры – фонд публиковал все мои статьи фактически без правки. Но периодически конфликты все-таки возникали. Так, один из сотрудников фонда Влад (еврей, эмигрировавший много лет назад из Румынии) был возмущен тем, что я писал о казнях в масхадовской Чечне.

С точки зрения Влада, это «были очень нехарактерные примеры, а на самом деле независимая Чечня выбрала демократический путь развития». Периодически Влад писал мне гневные письма, обвиняя в лоббировании кремлевских интересов.

Однако это была его личная инициатива, а директор «Джеймстауна» Вильям (Билл) Геймер подчеркивал, что руководство фонда не разделяет мнение Влада.

Вообще, Билл производил на меня впечатление честного человека. Этот мужчина с внешностью стареющего ковбоя был давним борцом с «коммунистической империей зла» и просто не мог поверить, что новая Россия уже не представляет опасность.

Кстати, в один из своих приездов в Вашингтон, я захотел посмотреть «негритянское гетто» и попросил потомственного борца с «Империей Зла» Марка отвести меня туда на машине. Увы, интеллигентный переводчик ехать в это страшное место отказался. И тогда Билл сам вызвался быть моим гидом: «Марк вырос в богатой семье, а я с самых низов и прекрасно понимаю бедняков». Билл надел рванные джинсы, и на его машине мы отправились в самые опасные районы Вашингтона. К счастью, все кончилось благополучно.