Анатолий Карпов - Жизнь и шахматы. Моя автобиография [litres]

Что касается самого Каспарова, моя победа, конечно, его не обрадовала. Любой чемпион хочет оставаться чемпионом везде и всегда, но, будучи мастером высочайшего класса, он не мог не оценить мастерство соперника по достоинству. И несмотря на многочисленные колкости, которыми мы регулярно обменивались с Гарри и в прессе, и при личных встречах, мы оба нисколько не сомневаемся в шахматной силе и таланте друг друга. Мне исключительно приятны слова, написанные Каспаровым обо мне в книге «Безлимитный поединок», где автор называет меня «апологетом спортивного подхода к шахматам», говорит, что моя «сила в глубоком знании и понимании излюбленных схем и в максимальном использовании минимальных ресурсов позиции». Шахматы нас с Гарри развели – и они же объединили. Преданные своей любимой игре, мы не могли спокойно наблюдать за нововведениями господина Илюмжинова и оставаться в стороне, мы оба понимали, что такие матчи, как наш, помогут шахматам снова стать популярными, снова приобрести звучание в мире.

Противостояние между нами давно потеряло свою остроту. У нас с Каспаровым по-прежнему очень разные взгляды на многие вещи, абсолютно противоположная политическая точка зрения на события в окружающем мире и в нашей стране, но его слова о том, что он считает меня великим учителем, от которого он многому научился и в спорте, и в жизни, дорогого стоят. Окончательно наши отношения с Гарри вышли из зоны конфликта в две тысячи седьмом году, когда он из-за своего политического протеста и участия в «Марше несогласных» оказался на Петровке и провел пять дней в изоляторе. Сложно представить, что человек, всегда пользующийся поддержкой власти (и при Горбачеве, и при Ельцине), всегда власть уважающий (или хорошо умеющий это уважение демонстрировать), всегда помнящий о том, что с властью лучше дружить, вдруг решился на открытую конфронтацию. Могу ошибаться, но думаю, что во многом Каспаровым руководили все те же неуемные амбиции, которые из спортивных перешли в политические. Многие люди из бывшего окружения Ельцина, с которыми Гарри был в хороших отношениях, нашли себя в оппозиции к Путину. Возможно, идея сотрудничества с ними показалась Гарри привлекательной. Может быть, ему что-то пообещали за его громкое имя в первых рядах. Я не знаю. Но мне кажется, что Каспаров никогда не пошел бы на такую конфронтацию, если бы хоть на секунду мог представить, что его – пятнадцатикратного к тому времени чемпиона мира – упекут в каталажку, как обычного преступника. Этого, признаться, предположить не мог никто. Арест Каспарова возмутил и президента США Буша, и Михаила Сергеевича Горбачева, и, конечно, меня. Я чувствовал необходимость в этот момент проявить участие, выразить свою поддержку, протянуть руку помощи, поэтому и пошел к нему в изолятор. К Каспарову меня не пустили, но передали книги и какие-то слова. Гарри мой жест оценил и, как только вышел из изолятора, предложил вместе с ним поучаствовать в программе на радио «Эхо Москвы». Знаю, что далеко не все там мною сказанное ему понравилось. Во-первых, я не удержался и добавил к его сетованиям на ужасные условия содержания в четырехместной камере информацию о том, что содержался он там в гордом одиночестве. А во‐вторых, я вспомнил историю Софи Лорен, которую итальянские власти обвинили в уклонении от налогов и приговорили к месяцу тюремного заключения. Она сказала, что как честная итальянка понесет наказание, когда закончит работу над очередным фильмом, в котором снималась за границей. Так и случилось. Лорен вернулась на родину и провела в тюрьме семнадцать из тридцати положенных дней. Бо2льших публикаций в прессе, лучшей и бесплатной рекламы она не получала за всю свою жизнь. Полагаю, мое высказывание задело Гарри за живое, но по большому счету его политические взгляды и способы их выражения меня не волнуют. Я искренне рад, что мы можем спокойно общаться и рассчитывать на поддержку друг друга во всем, что касается укрепления позиции шахмат в мире.

Однако укрепить позицию игры исключительно матчами, вызывающими высокий резонанс, никогда не получится. Существенных изменений можно было достичь, только сменив руководство ФИДЕ. Выставляя свою кандидатуру в две тысячи десятом году на пост президента Международной федерации, я понимал, что Илюмжинов никогда не уступит без яростной борьбы, тем более когда в соперниках тот, кто уже не один раз переходил дорогу. Но, ввязываясь в сражение, я знал, что могу рассчитывать на победу, ведь независимо от должностных функций никогда не переставал принимать участие в мировой шахматной жизни. Я мечтал возродить стройную систему розыгрыша первенства мира, вернуть титулу чемпиона былой вес и славу, наладить продуктивные контакты с международными организациями и постараться найти, наконец, для ФИДЕ генерального спонсора – идея, которая, к сожалению, до сих пор остается мечтой для профессиональных шахматистов. Я верил, что в моих силах было реформировать ФИДЕ и наконец очистить ее от коррупции.

Мое желание не нашло отклика у руководителя Российской шахматной федерации Аркадия Дворковича, который, хоть и признавал мой авторитет в шахматном мире и продуктивность идей, продолжал поддерживать Илюмжинова. Мне посоветовали выдвигаться от других федераций, намекая на то, что в родной ничего не получится. Однако вопреки ожиданиям председателя РШФ пятнадцатого мая на заседании Наблюдательного совета все присутствовавшие на этом собрании единогласно выбрали меня кандидатом на пост главы ФИДЕ. Ситуация, сложившаяся в шахматном мире, не могла не волновать членов Наблюдательного совета РШФ. Интриги наверху – полная ерунда в сравнении с тем, в каком положении из-за реформ Кирсана оказались спортсмены. Зарабатывать на жизнь профессиональными шахматами оказалось практически невозможно, многие серьезные гроссмейстеры не имели средств к существованию. Конечно, человек, желающий изменить эту ситуацию, вызывал доверие, а если этот человек пользуется поддержкой в таких странах, как Франция, Англия, Германия, Сирия, Украина и многих других, если намеревается разместить офисы ФИДЕ в трех крупнейших мировых столицах – Москве, Париже и Нью-Йорке, думающие люди поворачиваются лицом к нему, не желая действовать по указке Дворковича.

Решение президиума оказалось настолько неожиданным для руководства РШФ, что они не побрезговали применить в своей борьбе силовые методы. Председателю правления Александру Баху начали поступать звонки с угрозами, а несколько дней спустя в здание на Гоголевском бульваре [35]ворвались сотрудники частного охранного агентства, опечатали несколько помещений и вышвырнули Баха из собственного кабинета. Эти омерзительные действия не остались незамеченными даже за океаном. Журналисты «The New York Times» посвятили событию большую разгромную статью, в которой назвали Илюмжинова «странным» кандидатом на роль руководителя шахматного сообщества. Они напомнили о неоднократных признаниях Кирсана в общении с инопланетянами, о высказывавшихся предположениях о его «причастности к убийству по крайней мере одного журналиста». Статья признавала, что личность Илюмжинова нанесла авторитету Федерации непоправимый ущерб, что за годы его пятнадцатилетнего руководства шахматы пришли в упадок. При этом авторы текста недоумевали, каким образом Кирсан продолжает получать решительную поддержку нескольких высокопоставленных чиновников. За разъяснениями журналисты обратились к Каспарову, и Гарри практически открытым текстом обвинил руководство ФИДЕ в финансовых махинациях: «За любыми общественными конфликтами всегда нужно искать деловые интересы. Люди, отвечающие за финансы ФИДЕ, живут в местах вроде Афин. Казначей – с Бермудских островов, а вы сами знаете, чем обычно занимаются финансовые консультанты с этой территории».