Владимир Осипов - Дубравлаг

Каждый день. И при этом всегда выполнял производственную норму. Был он из кубанских казаков, из семьи раскулаченных переселенцев. Их пихнули в товарный поезд и скинули где-то за Уралом: вот вам пустое жизненное пространство! Ни кола, ни двора, и живи, как хочешь! Эксперимент в духе Кампанеллы, Фурье, Сен-Симона, Маркса, Энгельса и зверенышей из пломбированного вагона.

На 19-м была такая особенность: сразу после подъема — хождение вдоль запретки под музыку. В ГУЛАГе, или теперь уже ГУИТУ (Главное управление исправительно-трудовых учреждений), появился строгий приказ: обязательная утренняя физзарядка во всех зонах. Но поскольку политический контингент в основном состоял из пожилых (участники войны с той стороны фронта по-прежнему составляли большинство), то физзарядку нам заменили ходьбой. В 6.00 вскакиваешь, быстро-быстро застилаешь койку и, не успев помыться (это после), мчишься на улицу. В мороз, в снег, в любую погоду — топ-топ-топ, и громкая музыка! Было, конечно, что-то унизительное в этом ритуале.

Меня направили на работу в раскройный цех. В лагере была фабрика по изготовлению футляров для часов. Наши футляры затем шли в Пензу, на часовой завод. Раскройный цех являлся первым звеном производственного цикла: сюда поступали бревна, которые мы раскраивали на доски. Большие тяжелые доски укладывали под пилу, то есть торцевали их и затем обрабатывали дальше, с боков. От нас пиломатериал поступал в сушилку, оттуда — к деревообрабатывающим станкам. В раскройном было тяжело физически, но норма не давила, дышать сосной к тому же было приятно.

Мне рассказали, что в этом цехе за несколько дней до меня работал теперь уже освободившийся зэк-музыкант. Человек этот сызмальства мечтал удрать на Запад, используя гастрольную поездку. Эти гастроли он ждал много лет, ради этого вступил в КПСС, женился (холостяков обычно в зарубежную поездку не пускали) и вообще играл ура-советского человека. Дождался: их оркестр оказался в Мексике. Там он подбивает для компании другого музыканта. Тот соглашается и они ломятся "в убежище".

Янки были всегда рады любому антисоветчику. Их перевозят в США. Там "борцы с коммунизмом" просят американцев устроить их в престижный оркестр. Те говорят, что у них нет власти влиять на руководство музыкальных групп: "Начните сначала играть в ресторане. Талант проявится, продвинетесь дальше!" — "Как, разве мы для этого бросили СССР, чтобы играть в ресторане?!" Через неделю наши музыканты являются в советское посольство в Вашингтоне и просят, чтобы родина их простила. Они возвращаются в Ленинград, клеймят по телевидению американский образ жизни, безработицу (которую, правда, за неделю они не успели увидеть). И за то, что они хорошо поработали на ниве контрпропаганды, им дали наименьшие срока — что-то около 5–6 лет (учитывая раскаяние и т. д.) И вот теперь меломаны отсидели срока за измену родине. Забегая вперед, скажу, что вскоре после освобождения они легально покинули СССР по израильской визе.

Я оставляю за скобками свое отношение к беглецам, но спрашивается: зачем было сидеть 5 или 6 лет, чтобы потом снова осуществить задуманное?

Слишком часто приходилось встречать людей, совершенно беззаботных к своей судьбе, к жизни, которая дается один раз. Я не говорю за себя, за других политических в точном смысле этого слова. Мы боролись за идею и сидели, на наш взгляд, не напрасно. Но все эти многочисленные беглецы, перебежчики, алкавшие лучшей жизни, — как легко и беспечно относились они к Богом данному бытию!

Впрочем, еще великий Достоевский открыл один из законов человеческой природы: самое дорогое и важное для человека — свое собственное хотение, свой, хотя бы и дикий, каприз. Дайте ему "по своей глупой воле пожить".

Колоритной личностью на 19-й зоне был Александр Александрович Болонкин, ученый технарь, кандидат каких-то негуманитарных наук. Издавал самиздатский сборник, совместно с напарником. Тот после ареста дал подробные показания. Болонкин упирался. Наконец, чекисты уговорили его так: они обещали дать ему письменную гарантию в том, что в случае "чистосердечных показаний" на следствии он не получит срок, а будет выпущен на волю. Болонкин, привыкший, как ученый, к формальностям, получил обещанную бумагу и понес ее в камеру. Однако надзиратель не разрешил держать документ (печать, подпись) в камере и велел положить его в вещи. Дело в том, что при аресте и доставке задержанного в тюрьму забирают все, так сказать, ненужные в камере вещи и оставляют их на складе. Туда-то и повели Болонкина. Александр Александрович упаковал письменную гарантию КГБ как можно глубже в свой чемодан, куда-то сунул, замаскировал и все это хорошо перевязал. "Гарантия" в вещах — Болонкин стал давать о себе показания! Их-то и недоставало следователям для оформления обвинительного заключения.

Суд приговорил ученого, кажется, к 6 годам лагеря и 3 годам ссылки. Осужденный, естественно, был потрясен обманом. Когда его дернули на этап, чтобы вести в суд, он получил вещи, все перерыл: письменная гарантия КГБ исчезла. Все остальное было на месте, не было лишь этой бумаги. Болонкин прибыл в зону вне себя от ярости. Весь лагерный срок он бунтовал. Протестовал по любому поводу. Уж я считался "отрицаловкой", но он меня переплюнул. Почти не выходил из ШИЗО. Кажется, он принципиально отказался от работы (от "принудительного труда"). А за это — штрафной изолятор обеспечен. Но мало того, он еще следил, как разведчик, за поведением чекистов в зоне. Дело в том, что в некоторых цехах заключенные мастерили разного рода сувениры. Например, приклеивали репродукцию, скажем, Крамского или Васнецова, на дощечку или фанеру. Покрывали лаком, все это тщательно обрабатывали, и получалась красивая вещь. Чекисты в свободное от своих прямых обязанностей время договаривались с бандеровцами и власовцами об изготовлении сувенира. Платили пачкой чая или говорили "спасибо". Иным "старикам" хватало и этого, зато, мол, хорошее отношение и можно не волноваться, что добавят срок. Так вот, наш Болонкин выслеживал этих мелких расхитителей общенародной собственности и писал на них заявления в прокуратуру. Конечно, никаких юридических последствий быть не могло, но нервы чекистам он портил.

Когда его перевезли в Бурятию отбывать ссылку, сотрудники могучей корпорации ему отомстили. Он ремонтировал там телевизоры на государственной работе и дома — частным лицам. Использовал, естественно, проволочки и железяки из все того же "фонда общенародной собственности". Это было отслежено, и он получил новый срок за то самое, в чем обвинял чекистов.

В заключение я хочу отметить принципиальность и гражданское мужество А. Болонкина, который, переехав в США и создав там правозащитную организацию, в 1993 году от лица этой организации публично осудил Ельцина за разгон и расстрел парламента. Он пошел против течения, наперекор позорному молчанию или даже улюлюканью многих наших правозащитников и большинства политиков Запада, плюнувших в собственную идею. Есть вещи, на которых человек проверяется, и отношение к событиям осени 1993 года в Москве — лакмусовая бумажка.