Юрий Векслер - Пазл Горенштейна. Памятник неизвестному

Горенштейн решительно отвергает всякие ложные, измышленные построения; естественное несет добро. Поэтому он противник идеологии и идеологов; даже Достоевский его привлекает до той поры, пока не выработал себе искусственной идеологической системы, – Горенштейну близок автор «Бедных людей», не автор «Братьев Карамазовых» или «Бесов». Не знаю, что думает Ф.Горенштейн о книгах А.Зиновьева; вероятно, они ему чужды. Дело в том, что у Зиновьева человек до конца социален, им потому и удается так хитро манипулировать, что природа – не сопротивляется; для Зиновьева советский режим до такой степени обеднил, уплощил, обездуховил человека, что теперь литература невозможна – о таких людях романы писать нельзя. («Донос, измена, предательство, обман и т. п… не рождают проблем, достойных быть проблемами великого искусства, в обществе, в котором нравственность не образует социально-значимого механизма» (из книги Александра Зиновьева «Светлое будущее»).

Фридрих Горенштейн не только умеет писать романы об этих людях и даже о самых мерзких подонках самого мерзкого из обществ, но демонстративно превращает гадкую, себялюбивую, растленную советской демагогической пропагандой Сашеньку чуть ли не в мадонну. Потому что в единоборстве с фальшивой социальной конструкцией одерживает победу святая сила Природы. Пусть в заключение этого предисловия прозвучат слова Фридриха Горенштейна из его повести «Зима 53-го»: «Любовь к окружающему миру, к существованию, пусть подсознательная, есть последняя опора человека, и, когда природа отказывает ему в праве любить себя, любить воздух, воду, землю, он гибнет. И чем чище и нравственней человек, тем строже с него спрашивает природа, это трагично, но необходимо, ибо лишь благодаря подобной неумолимой жестокости природы к человеческой чистоте чистота эта существует даже в самые варварские времена».

__________

Именно Эткинд первым сумел заинтересовать Горенштейном французские издательства.

Параллельно Горенштейна стали активно публиковать эмигрантские журналы:

«Время и мы» – №№ 42, 50, 51, 55, 59, 68, 92, 94, 100, 105.

«Континент» – №№ 17, 18, 29, 35, 36, 39, 45.

«Двадцать два» – №№ 13, 42, 43, 74, 75 и другие.

Из интервью Горенштейнa в парижском отделении «Радио Свобода» Анатолию Гладилину 10 июня 1982-го:

Ф.Г. Я могу сказать только одно, что, выехав на Запад, в Европу, я не чувствую себя на чужбине. Я говорил ранее и говорю теперь, что Европа и Россия особенно, если не цивилизация, то культура едина – это одна европейская культура. И в этом отношении никаких особых проблем у меня нет. Я работаю, мне интересно видеть Берлин, Париж, Кельн. Я не понимаю, почему писатель, связанный с русской культурой, должен быть заперт между Москвой и Рязанью. Плохо, что мы отрезаны от Москвы, от Рязани – это, конечно, плохо. Однако жизнь идет вперед, я уже не молод – мне 50 лет, и мне хочется ощутить камни Европы. В «Галлимаре» выходит моя вещь, написанная в Советском Союзе, большой роман. Но сейчас я занялся написанием небольших вещей.

А.Г. Хочу пояснить нашим слушателям, что «Галлимар» – это одно из самых престижных издательств Франции.

Ф.Г. У меня вышел мой роман в Германии, этот же роман вышел в двух скандинавских издательствах, норвежском и шведском.

А.Г. Это какой роман?

Ф.Г. «Искупление». И сейчас он должен опять переводиться в «Галлимаре». Следом за выходом романа «Псалом» будет переводиться роман «Искупление» на французский язык.

А.Г. То есть уже две французские книжки?

Ф.Г. Да, две, если не считать опубликованных в «Метрополе» «Ступеней» по-французски. Кроме того, вышли по-немецки в издательстве Зальцбургского университета несколько моих рассказов. Сейчас переведен и выходит мой рассказ, написанный на Западе, в венском журнале «Литература и критика» – это известный венский журнал.

Я сейчас работаю над небольшими вещами, по 30–40 страниц. Почему я занялся этим жанром, которому, кстати, в России я недостаточно уделял внимание? Потому что появились журналы, которые могут меня публиковать. Журналу трудно публиковать большую вещь, да и мне, покуда я осматриваюсь, трудно работать над большим романом. Поэтому я выбрал жанр, которым я не занимался ранее, 30–50 страниц. Повесть «Яков Каша», опубликованная в «Континенте» – это как раз такой объем. Сейчас в «Синтаксисе» выходит мой рассказ, впервые «Синтаксис» публикует рассказ, называется «С кошелочкой», о проблемах московских очередей и о старой московской женщине-профессионалке, которая профессионально стоит в очередях, о ее дне, проведенном в этих очередях.

Это были явные успехи, Горенштейн «собирал камни», пожинал плоды. Во Франции даже возникла мода на Горенштейна. В парижском метро нередко можно было увидеть читающих его книги.

Последовательно во Франции вышли: «Псалом» (Psaume: roman-méditation sur les quatre fléaux du Seigneur, Gallimard, 1984); «Попутчики» (Compagnons de Route, L’Age D’Homme, 1988); «Зима 53-го» (L’hiver 53, Gallimard, 1989); «Улица Красных Зорь» (Rue Des Aubes Rouges, L’Age D’Homme, 1990); «Место» (La Place: roman politique tiré de la vie d’un jeune homme, L’Age D’Homme, 1991). Все эти публикации обсуждались прессой, принося Горенштейну сравнения с Достоевским, Толстым, Чеховым.

В парижских театрах появились инсценировки его «Ступеней», «Искупления», «Попутчиков», а в театре Мнушкиной режиссер Бернар Собель успешно провел публичные чтения пьесы «Бердичев» с участием известных французских актеров. Прозвучало это чтение и на французском радио «Франс-Культур».

Горенштейн несколько раз приезжал в Париж на приемы в Елисейском дворце по приглашению президента Франции Миттерана.

С 1991 года его произведения начали активно переводить в Германии.

Горенштейн был, несомненно, польщен, особенно успехами во Франции, которую тогда любил. Но он не терял при этом присущего ему (что удивило бы многих в России, где он прослыл мизантропом) чувства юмора.

Из письма Лазарю Лазареву (16.11.91):

После Москвы был в Париже, где собрались с полсотни иностранных писателей, много публикующихся по-французски. Были в Елисейском дворце, где я сумел по-французски говорить с Миттераном, а по-немецки с министром иностранных дел Дюма и министром культуры Лангом. По-французски говорил, как Бендер играл в шахматы. Но если бы получил во Франции стипендию (какие-то намеки были), то использовал бы ее для изучения французского. В феврале у меня премьера инсценировки «Искупления» в театре Луи Барро. И вообще, как всегда, впечатления от Парижа хороши (хоть в этот раз очень устал от интервью и прочего); интервью, кстати, тяжелая работа.

Круг личного общения Горенштейна в Германии был невелик, но ему было достаточно встреч с Владимиром Войновичем, Борисом Хазановым, Ефимом Эткиндом, а в 1985 году и с Андреем Тарковским.